— Будет сделано. Скажи-ка, Никки, дело подвигается вперед?
— Немного. Всего несколько предположений и идей, но ничего существенного. Кроме того, мы не знаем главного, почему был убит Бервиль.
— Если ты сможешь это узнать, то остальное — детская игра. Но расспрашивать об этом людей нецелесообразно. Те, у кого это дело на совести, делают вид, что ничего не знают. Остальные считают, что ты’— убийца, и поэтому, не теряя времени, бегут доносить на тебя. Прими это к сведению, чтобы не опростоволоситься.
— Всегда есть возможность узнать истину, даже если все молчат. Но меня занимает нечто другое: создается впечатление, что все замешанные в этом деле сами как следует не понимают, в чем его суть.
Джойс помолчал некоторое время, потом сказал:
— Мне кажется, нам надо узнать побольше о жизни Бервиля.
— Согласен.
— Итак, до вечера, Никки. Я сегодня дежурю с одиннадцати часов. Приходи пораньше домой, чтобы мы могли побеседовать.
— Приду к восьми.
— Да, еще: если меня не будет дома, не ломай себе голову о сеттере.
— О чем?
— О сеттере. Это собака моей сестры. Она каждый раз доверяет мне эту тварь, когда уезжает в Бордо.
— Этого нам еще недоставало! Как его зовут?
— Пумперникель.
— Странноватое имя. Не хотел бы я, чтобы меня так -звали, будь я сеттером...
Я направился к площади Конкордия. Встав под арку на остановке, я ожидал автобуса и думал об Элиан Лендри. Интересно, верит ли она тому, что написано в газетах?
В потоке автомашин из-за угла вынырнул мой автобус. Он мягко подкатил к тротуару. Пассажиры сгрудились, пропуская выходящих. Я не стал проталкиваться к автобусу, решив посетить Сараулта только с наступлением темноты. Закурив сигарету, я потихоньку пошел вдоль улицы, обдумывая свое положение. Я знал, что должен быть постоянно настороже и ничего рискованного не предпринимать. То немногое, что Джойс узнал от Барнау, было все-таки реальным, и именно отсюда надо было начинать.
У памятника Жанне д’Арк я спустился в пивную и заказал у стойки стаканчик «кальвадоса». Затем, попросив телефонную книгу, я открыл список баров и ресторанов, вырвал из записной книжки чистую страницу и стал проверять названия. Я выписывал адрес каждого бара, имеющего в своем названии что-нибудь швейцарское.
Пепельница наполнялась окурками, а мокрые круги на мраморной стойке свидетельствовали -о количестве выпитых стаканов. Просмотрев все четырнадцать страниц, я выписал следующее:
1. «К Женевскому озеру» — ресторан-бар.
2. «Берн» — бар.
3. «Риги» — бар.
4. «Лозанна» — бар.
5. «Швейцарский» — бар.
Мало похоже, чтобы Барнау упомянул «Озеро», «Риги» или бар «Швейцарский», поэтому я поставил точки у второго и четвертого названий. Сунув листок в карман, я вышел из пивной. У станции метро купил план города и пошел к автобусной остановке.
Согласно плану бар «Лозанна» находился на восточной окраине города. Это мне ни о чем не говорило. Бар «Берн» располагался в противоположном конце Парижа. Какой-то из этих кварталов города упоминался сегодня в связи с моим делом... А, правильно, в одной газете я видел фотографию здания управления урановой компании на рю де Фроней.
Двадцать минут спустя я уже входил в бар «Берн». Он был пока пуст. За стойкой стоял бармен в голубом фартуке и читал газету. Он не удостоил меня вниманием.
— У вас посетитель,— напомнил я ему.— Стаканчик «кальвадоса».
— Не держим,— недружелюбно ответил человек, нехотя отложив газету.
Я заказал ему «перно» и предложил налить себе тоже. Он проворчал что-то и начал готовить напиток. Болтливостью он явно не страдал.
— Бар принадлежит вам? — спросил я.
— Да,— буркнул он.— Паршивое дело.
Я соврал:
— Я — журналист. Немного рекламы не повредит, я думаю? Что я могу сделать для вас?
Затем я вытащил пятитысячную банкноту и, как бы играя, сложил ее в небольшой четырехугольник. Рот моего угрюмого собеседника слегка приоткрылся.
— У меня к вам небольшой вопрос,— сказал я как бы между прочим,— не сомневаюсь, что вы сможете мне помочь...
— Попробую.
— В воскресенье, приблизительно около девяти часов вечера, у вас был человек моего возраста, в очках. Вот его фото.
Я подал ему карточку Поля.
— Не помните ли вы его?
Он мельком взглянул и отдал мне фотографию обратно.
— Даже если бы вы пришли сюда через сто лет, я бы все равно помнил его. Такие вещи не забудешь. Он был белым как мел.