Собеседник поднимается, подходит к книжному шкафу и извлекает оттуда выцветшую от времени небольшую фотографию. На ней изображена группа молодых людей в гимнастерках времен гражданской войны.
— Это дорогая сердцу память, — с волнением говорит Ширзои. — На ней ребята, прибывшие в середине двадцатых годов в составе группы специалистов, чтобы помочь соорудить телеграфные линии. Одна должна была пройти от Кабула до Мазари-Шарифа, а другая — от Кушки через Герат и Кандагар на Кабул. Фотографию я пересниму для выставки, посвященной ленинскому юбилею, а оригинал отдам в советское посольство с просьбой отослать в московский Музей революции.
В эти же годы при содействии советских специалистов были сооружены электростанция и хлопкоочистительный завод в Герате. Крестьянскому населению некоторых районов была оказана помощь в выведении новых сортов хлопчатника, завезенного из советской Средней Азии. На полях провинции Герат, например, до сих пор выращивается ценный сорт хлопка, известный под названием «ташкентский длинноволокнистый». Разве такое забывается?
…Гуламу Джейлани, как и С. Ширзои, тоже довелось жить и работать в нашей стране. Причем немало — более десяти лет. Ему тоже посчастливилось встречаться с В. И. Лениным. А в 1932 году он по указанию Надир-шаха отзывается в Кабул. Его увольняют из министерства иностранных дел как «сторонника Амануллы». С тех пор Джейлани не приглашался на работу в правительственный аппарат, служил в разного рода частных компаниях.
Познакомился я с Гуламом Джейлани в 1969 году на Джангалакском механическом заводе, где он, несмотря на свои 74 года, работал переводчиком. При заводоуправлении ему была отведена небольшая комнатка с простой обстановкой: деревянный стол, несколько стульев да старый диван. Но Джейлани, даже когда уставал, не ложился отдыхать.
Вдоволь належусь на том свете, когда меня позовет к себе Аллах, — шутливо говорил он нашим ребятам в ответ на предложение отдохнуть.
В первых числах мая я приехал на завод. Рабочий день кончился, опустело заводоуправление. Лишь в одной комнате горел свет. Там, склонившись над чертежами, делая на листках какие-то пометки, сидел старик. Седая, бобриком подстриженная голова, большие очки, на плечи наброшен шерстяной платок. В это время года в Кабуле, особенно по вечерам, очень холодно.
Это был Гулам Джейлани. Разговорились. Я спросил, не согласится ли он в удобное для него время встретиться со мной и рассказать о своей жизни в СССР, поделиться воспоминаниями. Собеседник сказал, что с советским журналистом он готов встретиться в любое время. Договорились, что завтра (тем более что был выходной день) наши специалисты привезут его ко мне в гостиницу и там мы побеседуем.
На следующий день рано утром он был уже в гостинице. Разговор затянулся до вечера. Гулам Джейлани рассказывал не спеша, временами ненадолго замолкал, чтобы вспомнить какую-нибудь интересную деталь или факт, а потом опять говорил, говорил. Его рассказ по возможности подробно я записал в блокнот.
— Во второй половине 1920 года, — начал Гулам Джейлани, — Аманулла-хан направил очередную группу своих представителей в Москву. Мне предложили поехать с этой миссией в качестве секретаря. Самое незабываемое в жизни? — переспрашивает Джейлани. — Конечно, встреча с Лениным. Это было весной 1921 года в Кремле, вскоре после подписания известного договора между нашими странами. Я сопровождал тогда нашего посла Мирзу Мухаммад-хана Яфтали, приглашенного на беседу к главе Советского правительства. Беседу переводил русский товарищ, сотрудник Наркомата иностранных дел.
Владимир Ильич встретил нас в приемной, поздоровался с каждым за руку и пригласил в свой кабинет. Помню, что, когда мы входили, русский переводчик очень деликатно попросил нас не курить, сказав, что Владимир Ильич не выносит табачного дыма. Всем нам подали чай, разлитый по стаканам в серебряных подстаканниках. В шутку Ленин заметил, что мы пьем из посуды, оставшейся от бывших правителей.
Затем, собственно, был сам разговор. Прежде всего Ленин спросил, не испытывает ли афганское посольство трудностей с питанием, топливом или транспортом. Это была не просто вежливость, а внимание, которое всегда было отличительной чертой В. И. Ленина. Наш посол поблагодарил за заботу и заявил, что, пользуясь случаем, хотел бы еще раз от имени афганского руководства выразить удовлетворение подписанным договором. Ведь и этом документе нашли отражение надежды и чаяния молодого афганского независимого государства.
Советское правительство, отметил Владимир Ильич, готово сделать все, чтобы помочь Афганистану упрочить его национальную независимость, оказать содействие в экономическом развитии. В отношении к Афганистану, равно как и к другим государствам, нет ничего конъюнктурного. Это суть внешней политики Советского государства.
— Расскажите, пожалуйста, о положении в Афганистане. И не скрывайте трудностей, — попросил затем Ленин.
Посол сказал, что политическая обстановка в стране сложная. Противники Амануллы, подстрекаемые английской агентурой, саботируют решения правительства. В ряде районов, в частности северных, прилегающих к советской границе, афганские власти не в состоянии контролировать положение. Там разбойничают басмачи, поддерживаемые английскими спецслужбами. Они нарушают границу.
Выслушав посла до конца, Ленин сказал, что он информирован об этом и ни в коем случае не отождествляет действия бандитствующих шаек с политикой афганского правительства. Далее он заявил, что, к сожалению, и советская власть не может пока стабилизировать обстановку в пограничных с Афганистаном районах. Басмачи наносят большой ущерб советским районам, терроризируют население, убивают борцов за дело коммунизма. Но ничего, добавил Ленин, недалек тот день, когда Советский Туркестан будет очищен от белогвардейских отрядов и разного рода контрреволюционных шаек.
Настало время расставаться. Прощаясь, Ленин сказал, что в Москве верят афганскому руководству: «Договор о дружбе подписан. Давайте сделаем все, чтобы он стал основой будущих крепких и нерасторжимых отношений делового сотрудничества и взаимопонимания».
Вскоре меня прикомандировали к дипкурьерам, отвозившим почту в Кабул. До границы доехали без особых приключений. Недалеко от Кушки присутствовали на митинге в одном кишлаке, большая часть населения которого была вырезана басмачами. Запомнилось выступление одной туркменской женщины, которая говорила, что вступила в отряд самообороны, чтобы бороться с басмачами.
— Да, — вздыхает собеседник, — время, проведенное в Советской стране, среди друзей, незабываемо. Афганцев, находившихся в столице, приглашали на торжественные мероприятия, проводившиеся в Большом театре или на Красной площади, на заводские митинги. Мы, афганцы, жили делами и заботами советских людей, их радостями и горестями.
20 января 1924 года я снова приехал в Москву. Вместе с послом я должен был посетить народного комиссара по иностранным делам и обговорить ряд вопросов, связанных с дальнейшим развитием торговых отношений между обеими странами. Мы знали, что Владимир Ильич серьезно болен, однако надеялись, что он победит болезнь, выздоровеет. Но на следующий день пришла страшная весть: Ленин скончался. Этому просто не хотелось верить. В приемном зале на тумбочке выставили небольшую фотографию Ильича в обрамлении траурных лент.
В тот день слезы были на глазах сотрудников афганского посольства. Когда мы пришли проститься с Лениным, была уже ночь, на Красной площади и прилегающих улицах горели костры — стоял трескучий мороз. И вереницы людей — красноармейцев, рабочих, крестьян — все шли и шли к гробу.
Мы присутствовали на торжественном заседании, посвященном памяти основателя первого в мире государства рабочих и крестьян. Дня через три нас принял Михаил Иванович Калинин. Нужно было срочно решить один вопрос, связанный с поставками нам советского оружия. Председатель ВЦИК сказал, что самая лучшая память о Владимире Ильиче — это выполнение его завета развивать дружбу и сотрудничество между обоими государствами.