Но вот свернешь с главной улицы и кажется, что перенесся в далекое прошлое. Хаотичное нагромождение жалких домишек, мечетей, крохотные улочки и тупики, где не разъедутся две арбы, ослики, дремлющие у глиняных дувалов. Возле чайханы на топчанах, укрытых потертыми коврами, под виноградными лозами дремлют посетители, сон которых не в состоянии прервать даже вьющийся над ними рой зеленых мух.
Вот навстречу идут две женщины, плотно закрыв лица паранджой. Увидев мужчин, они прижимаются к забору. Заговорить с ними нельзя — неприлично. Заблудился в лабиринте улочек — спроси мужчину, детей, но только не женщину. Иначе могут быть неприятности.
Здесь всегда было сильно влияние мусульманских богословов. Традиции шариата соблюдаются строго. Рассказывают, что захотели как-то японские журналисты взять интервью у женщин, подошли к ним, спросили, а те, не поняв, в чем дело, подняли крик. Из домов выбежали люди, разбили фотоаппараты, досталось и журналистам. И если бы не подоспели полицейские, исход мог быть и похуже.
Почти все, что производится и выращивается в Афганистане, а также ввозится в страну, вы увидите на большом старом рынке. Без провожатого здесь можно заблудиться в лабиринте улочек, где сплошь стоят лавчонки. Отдельный ряд занимают торговцы ювелирными изделиями. Тут же мастера, склонившись над столиками, наносят на перстни имена заказчиков или изречения из Корана. В витринах, которые на ночь закрываются металлическими ставнями, под толстыми стеклами лежат дымные топазы, александриты и аметисты, сапфиры и лазуриты. Если на них не падает солнечный свет, то они подсвечиваются электрическими лампочками. Услужливый хозяин лавочки не торопится отпустить покупателя, предлагая кальян, чашечку чая, засахаренные орешки с изюмом.
Идем дальше. По соседству продаются пищали, сабли, щиты и пики, ковры и каракулевые шкурки. Стоит немного приостановиться, как владелец пытается затащить вас внутрь. Иногда можно увидеть разбросанные на улице ковры. Сотни ног топчут их, мнут колесами арб и тележек. Не беда, если ишак или лошадь сделают то, за что бранят малых детишек их мамы. От всего этого багровая ткань ковра становится более яркой. Ковры ручной работы, их краски и рисунки сохраняются сотни лет.
Службы здравоохранения, взявшиеся наладить элементарную чистоту и санитарию в мясных, овощных и фруктовых рядах еще в дни даудовского режима, встречали ожесточенное сопротивление со стороны торговцев. «Наши отцы, деды и прадеды так испокон веков торговали, а почему мы должны торговать иначе? Если боишься заболеть, то чаще молись, и все будет в порядке» — так заявили купцы репортеру газеты «Анис», приехавшему на базар Герата вместе с комиссией из санитарного надзора.
Подходим к мечети Масджиди джама. Это уникальное произведение средневекового зодчества времен правлении Тимуридов. Мечеть разрушалась. Ее восстановили, но в ходе реставрационных работ были внесены существенные изменения в орнамент. Наряду с характерной вязью изречений из Корана на арабском языке появились надписи на языке пушту. Сделано это было в последние годы монархии, которая активно проводила политику, направленную на пуштунизацию этого края, уродуя даже памятники прошлого. Брешна, Дави и другие прогрессивные деятели культуры осудили такого рода политику, которая не способствовала укреплению национально-этнического единства в стране.
В северной части Герата скромная усыпальница Абу Исмаила Ансари, поэта и богослова, широко почитаемого на Востоке. А от строений мусульманского университета Мусалла осталось лишь несколько полуразрушенных зданий.
Герат действительно музей под открытым небом. К северо-западу от ансамбля Мусалла — усыпальница Абдуррахмана Нураддина ибн Ахмада. Он известен миру под литературным псевдонимом Джами. Выдающийся классик таджикской и персидской литературы был сыном верховного судьи и впоследствии стал во главе общины дервишей Герата.
Излишне говорить, что эпоха, в которую жил и творил Джами, отмечена крупными политическими потрясениями и распрями правителей. Обширное государство, созданное Тимуров, распалось. Непрерывные междоусобицы сводили на нет усилия тех, кто добивался сохранения государства Тимуридов, сопровождались разорением крестьянских хозяйств. Джами в своих произведениях выступает против войн и нашествий, насилий и несправедливости. Он говорит о страданиях, выпавших на долю тружеников, гневно осуждает феодалов и правителей, всех, кто проводит «ишь в лени и разврате.
В Герате покоится прах еще одного великого человека — Алишера Навои, основоположника узбекской литературы. Он родился 9 февраля 1441 года в этом городе. Алишер был еще мальчиком, когда его семья вынуждена была покинуть Герат, где разгорелась кровавая резня из-за трона. Колыбелью его первых произведений был Самарканд. Он писал по-персидски и по-староузбекски.
Когда многолетняя междоусобица затихла и власть в Хорасане взял Султан Хусейн, друг детства будущего поэта, то Алишера Навои пригласили в Герат. Вскоре он был назначен визирем. Заняв этот высокий пост, пользуясь расположением правителя, Навои уделял много внимания развитию этого края. Он строил школы, дороги, больницы, оросительные каналы, оказывал большую поддержку поэтам, ученым, живописцам, стремился облегчить участь ремесленников и крестьян.
В конце концов все это вызвало недовольство знати. Начались интриги и травля. Поэт покинул двор и посвятил себя литературе. Он оставил богатейшее творческое наследие. Это знаменитая «Пятерица» («Хамсе»), «Сокровищница мыслей», множество научных и исторических сочинений. В те далекие времена основным языком поэзии и этой части света считался классический персидский язык. Не отрицая его значения, поэт боролся за утверждение узбекского языка.
Славу Герату принесли и живописные миниатюры. Они создавались на слоновой кости или на специально выделанных шелковых полотнах. Крупнейшим мастером миниатюры был Камалуддин Бехзад — основатель целой школы художников. Он родился в 1455 году, был другом Алишера Навои и почитателем его поэзии. Будущий художник учился у Миракка Наккаша, возглавлявшего в Герате дворцовую мастерскую по изготовлению рукописных книг. Миниатюры Бехзада отличаются тонкостью рисунка, мастерством отделки каждой детали, необычными цветовыми сочетаниями. Творчество этого выдающегося художника оказало сильное влияние на искусство миниатюры Ирана, Индии, Средней Азии.
Однако войны и кровавые распри, раздиравшие страну, привели к тому, что искусство миниатюры, впрочем как и ремесла, забылось. В XX веке продолжателем бехшдовской миниатюры стал Саид Машал. Используя свое положение (в дни королевского правления он был сенатором), Саид Машал добился создания в Герате школы миниатюрной живописи и каллиграфии, в которую отобрал большую группу талантливых юношей.
Художник примкнул к той части интеллигенции, которая на первых порах поддержала режим Дауда, надеясь на глубокие перемены в жизни афганского общества. Впоследствии Машал разочаровался в политике даудовской администрации и не раз заявлял об этом и разговорах с иностранными журналистами.
Познакомился я с ним в 1973 году. Он повел меня в студию, где занимаются его ученики. Взору предстали мастерски выполненные копии бехзадовских миниатюр, навеянных стихами Омара Хайяма и Алишера Навои. Склонившись над столиками, ученики старательно наносили рисунки на небольшие, размером в школьную тетрадь, куски шелковой материи. Мельчайшие детали отрабатывались кисточкой, состоящей всего из одного волоска.
Студийцы создали также серию миниатюр, которые отражают сегодняшний день страны, его проблемы. Интересна композиция «Женщина, прогоняющая ростовщика», работа «Лицо молодой девушки, обращенное к солнцу». До мельчайших деталей выписаны миниатюры «Нищий возле мечети» и «Афганская студентка». Работы созданы в традиционной бехзадовской манере.