— Какие нужны доказательства? Он злой. Посмотрите, какие он делает рисунки: чудовища, драконы, пожирающие людей, — одна из монашек продемонстрировала произведения юного художника.
Мистеру Дибати картинки, как ни странно, понравились. Правда, об этом он, естественно, не сказал. Он окинул взглядом разъяренные лица монахинь и с удовлетворением подумал: «Хорошо, что эта ненависть направлена не на меня. Слава Богу. Ну и рожи!» Вслух же он произнес:
— Подождите, я не говорю вам, что я великий психолог. Я не великий психолог. Единственное, что я могу сказать… Может быть, просто ему надо, чтобы его любили.
Вот тут-то наконец и зазвучал голос Кетрин:
— Хватит чепуху говорить! Или он отсюда уйдет, или найдешь себе каких-нибудь других монашек.
Взглянув на монашек, директор понял, что ему придется пойти на уступки.
— Эй, пожалуйста, не надо спешить! Давайте сделаем глубокий вздох и расслабимся. Единственный способ, которым мы можем все это выяснить, — это выслушать Джуниора.
Монашки принялись было возмущаться, кричать, что это уже не поможет. Но большой педагогический опыт подсказывал им: обвиняемый имеет право на последнее слово.
Известие о происходящем в кабинете директора совещании мгновенно разнеслось по всем уголкам приюта. Поэтому, когда парламентеры от воспитателей отправились к Джуниору, они нашли значительные положительные изменения в поведении мальчика. Тот признавал все свои ошибки, просил прощения и был готов к публичному покаянию.
Процесс решили провести не откладывая — в тот же день, после обеда. Собрались чуть ли не все обитатели приюта. Директору всегда нравились показательные мероприятия.
Мальчика ввели в переполненное помещение. По мгновенно образовавшемуся проходу он подошел к судьям. Вид Джуниора недвусмысленно говорил о глубоком раскаянии.
— Извините меня, пожалуйста, простите меня, пожалуйста, не заставляйте меня таскать эти тяжелые камни и драить грязные туалеты. Я хочу быть хорошим мальчиком… Я обещаю.
Слова Джуниора не произвели большого впечатления на хорошо знакомых с его уловками воспитательниц. Но директор был намерен провести эксперимент до конца:
— Ну вот, видите! Он говорит, что извиняется.
— Пожалуйста, дайте мне еще один шанс. Я теперь буду делать уроки, я стану умным и… буду священником.
Директору давно не выпадало случая показать свое красноречие:
— Слышали! Он будет священником. Священник — это же почти как монашка в пиджаке. Мальчик-монашка! Он хочет стать монашкой! — голос мистера Дибати звенел патетикой. — Надо быть великим человеком, чтобы признать свои собственные ошибки. И он — великий человек. По мнению моего агентства, которое я представляю, Джуниор никуда не пойдет из этого приюта…
Удивлению маленького разбойника не было предела:
— Никуда не пойдет! Что значит никуда не пойдет?
— О, не беспокойся, Джуди, ты знаешь, монашки просто сказали, что, может быть, ты сможешь быт счастлив где-нибудь в другом месте.
Неуважительный смех воспитанника оборвал директора. Тот вздрогнул.
— Что такого смешного?
— А что, не понимаешь, что ли? Дурак безмозглый.
После этих слов присутствующие замерли. У директора остановилось дыхание. Он был готов стереть маленького наглеца в порошок.
— Ну вот видите, он… — хотела прийти на помощь одна из монашек.
Но мистер Дибати оборвал ее:
— Что, ты хочешь сказать, что тебе не нравится в приюте?
— Я хочу уйти отсюда.
— Ну вот видите, мистер Дибати, он неисправим, — прошипела та же монашка, используя на этот раз латинское выражение.
— Я кто? Говорите по-английски, а!
— Может быть, может быть… Может быть, он пытается сказать… — директор все еще делал вид, что его нисколько не задели слова Джуниора и он по-прежнему на его стороне.
Мальчик, кривляясь, возбужденно продолжил фразу:
— Может быть, если я буду делать такие движения руками, может быть, наконец-то, вы поймете, о чем я говорю!
На этот раз голос директора был куда более решительным. Он изменил свой приговор:
— Послушайте, я одновременно представляю агентство и государство, поэтому во всем, о чем я говорил, есть две стороны. От имени агентства я заявляю: этот ребенок должен покинуть приют как можно быстрее.
Джуниор в душе только посмеялся над этими слабаками:
— Поторапливайтесь только, я же паинькой не собираюсь быть!
Несмотря на то, что мистер Хилли всеми силами старался сдерживаться, в последнее время разговоры с женой беспрерывно возвращались к одной теме — о ребенке. Беседа с доктором Хилкинсоном окончательно убила надежду заиметь собственного малыша. Бен потерял интерес к ночным забавам в постели со своей суженой. Ее возбужденные стоны казались ему пошловатой театральщиной. И хотя мистер Хилли успокаивал себя и супругу, что охлаждение является временным, но что-то важное безвозвратно ушло из их прежних отношений. Бен, однако, был совершенно уверен: он никогда не покинет свою Флу.