– Когда ты язвишь, ты несносна.
– Ты тоже не подарок!
– Нам обязательно ссориться?
– Нет. – Я вздохнула. – Я вообще не хочу с тобой ссориться. От этих ссор я устаю больше, чем от нали.
– Не только ты. Тяжело мне дается этот союз с митаки. И венчание... не так я себе это представлял.
– А как?
Черт, и зачем я спросила? Само вырвалось. Это все мой ужасный язык – никак не хочет держаться за зубами. И мелет всякую чепуху.
– Глупый вопрос, Полина. – Влад покачал головой. – И совершенно ненужный...
– Венчание – это навсегда. До смерти. И если ты не любишь, скажи ей сразу.
Он усмехнулся, и мне стало холодно оттого, насколько циничной была эта улыбка. Усталой и слишком взрослой. И впервые подумалось, что кроме этого маниакального влечения, у нас и нет-то ничего общего. Разные идеологии, принципы, опыт. Разные цели...
– Ира – взрослая девочка, и понимает, что такие браки редко заключают по любви. Я говорил тебе – все это глупо.
– А как по-твоему умно? – взорвалась я. Встала, подошла к окну, желая избавиться от наваждения, вернуться в сегодняшнее приподнятое настроение. Смыть тревогу ощущением стабильности. Но Влад – его присутствие, слова, жесты, прикосновения – все это сбивало с толку, настораживало и жутко бесило. – Рассчитать свою жизнь, вбить план в компьютер и ежемесячно сверяться, выполнил ли ты норму? Выбирать, с кем ложиться в постель, по тому, какую выгоду сможешь из этого извлечь? Как, скажи?
– Точно не так!
Влад резко развернул меня к себе и поцеловал. Настойчиво. Жадно.
У меня подогнулись колени – в буквальном смысле.
Я отвыкла. И от его напора, и от близости. И от собственной реакции – резкой, насыщенной и противоречивой. С одной стороны я злилась, что он позволяет вести себя со мной так бесцеремонно, по-хамски, а с другой... Не хотелось, чтобы это заканчивалось.
Утонуть, захлебнуться, забыться. Просто уйти от реальности. На время или навсегда – неважно. Реальность злая, колючая и опасная. А здесь, в тепле, в головокружительном ощущении счастья по-настоящему хотелось жить. Не выживать, цепляясь за мнимые и настоящие причины, а именно жить. Чувствовать. Любить.
– Понимаешь, чем я рискую? – прошептал Влад и потерся носом о мое ухо. Черт, как приятно. Что он говорит? А оно важно вообще? – Понимаешь, что я всерьез думаю о том, чтобы отменить этот брак, послать все к черту?
– Как отменить? – Я не без сожаления высвободилась из кольца теплых рук и посмотрела на него с недоверием. Прийти в себя хотелось настолько, что я готова была отхлестать себя по щекам или стать под ледяной душ.
Что я творю вообще?! Это же Влад. Как я могла забыть все, что он сделал? Неважно, каковы причины. Неважно, что наши жизни почти проиграны. Важно сохранить себя – а для этого нужно помнить.
Помнить решительно не хотелось. Как и думать. Чем мы ближе друг к другу, тем сильнее проклятие. Давно мы не были настолько близко. Слишком давно, чтобы я поняла: я больше не умею это контролировать. И не особо хочу. На то, чтобы держать себя в руках, нужно столько сил – мне они понадобятся в другом.
Но разум упрямым занудным голосом твердил: держись от него подальше.
– Ты не можешь все отменить, – упрямо сказала я. – Особенно сейчас, когда Тан уже атли. Сам ведь говорил: поддержка митаки важна.
– А ты?
– Что я?
– Что скажешь ты?
– Скажу, что не имею к этому никакого отношения, – стараясь казаться безразличной, ответила я и спрятала за спину трясущиеся ладони.
Зачем он спрашивает? Это что, эксперимент? Еще один способ помучить? Словно если я скажу: «Не женись», Влад тут же разорвет помолвку. Да и какое я имею право говорить это? Даже мысль допускать, что я могу повлиять...
– Тебе все равно?
От пристального взгляда нельзя спрятаться, укрыться. Похоже, и соврать не смогу. А надо? Влад прекрасно знает, как я отношусь к нему – скрывать всегда было трудно, а из меня неважная актриса. Но он хочет услышать – зачем?
– Это все проклятие, – глухим голосом ответила я и отвернулась к окну.
– Меня жутко раздражает, когда ты хочешь выехать на этой фразе!
– Я не хочу выехать. Я хочу забыть. Примириться. Так проще...
– А может, не нужно мириться? – Его руки сжали плечи, мягкий шепот вызвал непроизвольную дрожь, и я зажмурилась. – Если бы ты хоть на минуту представила...
– Нет! – резко оборвала я. – Не продолжай.
– Ты первая, кого я готов просить об этом. Первая, кого прошу...
Горло царапнуло невысказанными словами. Желание остаться, выслушать, возможно, пойти на компромисс, сводило с ума, но я понимала: еще одна слабость, и оступлюсь. А если упаду, вряд ли уже поднимусь.
Поэтому я высвободилась и, пока не передумала, быстро направилась к выходу. Уйти отсюда, спрятаться там, где он не найдет – все это помогало раньше, поможет и теперь.
У самой двери я остановилась. Сама не знаю зачем – контролировала себя плохо, перед глазами плыло от выступивших слез. Но слова – сформированные давно, но так долго сдерживаемые – буквально рвались наружу.
– Я не хочу быть первой, Влад, – произнесла я тихо, не оборачиваясь, боясь, что его вид заставит меня передумать. – Я хочу быть единственной.
И вышла.
Буквально бежала по коридору, но все равно казалось, что он не закончится никогда. Ввалилась к Глебу, захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной. Пыталась восстановить дыхание, успокоиться, не плакать.
– Эй, ты чего?
Глеб не спал. Сидел в обнимку с гитарой, а на экране телевизора мелькали черно-белые картинки клипа какой-то рок-группы.
Он отложил инструмент, встал и подошел ко мне. Убрал мои ладони от лица, вытер слезы.
Такой близкий, родной... Ну почему, почему я не могу избавиться от этого губительного влечения? Не могу посмотреть вокруг, увидеть, что есть человек, которому я по-настоящему нужна?
Это все проклятие. Если бы его не было, я давно уже нашла бы свое счастье. Забыла бы и Влада, и прошлое, и навязчивые мысли. Проклятие губительным ярмом висит на шее, вороньей стаей кружит над головой. Как в том фильме, что мы смотрели недавно.
– Мне нужно это самой, – сказала я больше себе, чем Глебу. Подняла на него глаза и повторила: – Мне нужно. И я это сделаю!
Глава 17. Новоселье
Белые стены выглядели одиноко и зловеще, словно это не квартира, а больничная палата. А в остальном было очень даже ничего – уютненько. Глеб выкинул старый затертый диван, а вместе него посреди комнаты красовался огромный бежевый уголок с круглыми подлокотниками и широким сиденьем. На него-то с разбегу и плюхнулась Кира. Закинула ноги на спинку и лукаво подмигнула.
– Я тоже хочу отдельную квартиру! Как думаешь, Влад разрешит?
– Сомневаюсь, – скептически ответила я, вспоминая наш с ним последний разговор.
Лучше бы не вспоминала, ей богу! Грудь тут же стянуло невидимыми веревками, а в комнате стало на порядок темнее. Сожаление замуарило пространство, но Кира тут же осветила его лучезарной улыбкой.
– Жаль. Но может, оно и к лучшему. Возможно, он, наконец, поймет, что мы с Таном любим друг друга, и позволит нам венчаться.
Глеб закатил глаза, всем видом показывая, как он относится к такой перспективе, но вслух сказал:
– Сначала посвятись, сопля!
Кира хотела что-то ответить, даже рот раскрыла, но тут у нее зазвонил телефон, и дочь упорхнула на балкон. Как пить дать, Тан звонит. Ну и ладно, пока нужно абстрагироваться и не думать.
– Переживаешь, что не сможешь? – осторожно спросил Глеб и положил руку мне на плечо. – Из-за нее?
– Нет. Если Тан будет вести себя мирно, ничего не придется делать.
– Он не будет.
– Тогда Кира поймет, что он за человек, – резко произнесла я. – А мне будет проще – он ведь ей соврал. И мне.
Глеб кивнул, но дальше допытываться не стал. Обвел взглядом обстановку в комнате и спросил:
– Ну как тебе?
Я проследила за его взглядом. Смотреть-то особо не на что – из Глеба ужасный декоратор. Кроме уголка в комнате – низкий журнальный столик из темного дерева и почему-то трюмо. Надо будет оттащить его в коридор, а то там совсем пусто. В углу, рядом с полу-засохшей драценой, одиноко притаилось кресло. Вот и вся мебель. Хотя по сравнению с тем, как была обставлена квартира до этого, тут даже уютно. А еще на окнах шторы. Простенькие, тюлевые, но они есть.