– Я принимаю твою власть надо мной, – сцепив зубы, выдохнул жрец и закрыл глаза.
Присяга прошла быстро. Все устали и вымотались, особенно Влад. Я смотрела на Киру, понурившуюся в дальнем углу, брошенную и несчастную, и подумала, что худшей жизни для себя не могу представить.
Убить любимого дочери. На ее глазах. Что может быть ужаснее?
На меня навалилось бессилие. Темный кен колдуна разлился по венам, тяготил и дурманил голову. Или то были мрачные мысли?
Я преклонила колени почти беспристрастно, с таким же безразличием выдержала горящий взгляд Влада. Даже не размышляла, что он может значить. Зачем? Все закончилось. Поросло былью, осталось за чертой.
Кира посмотрела на меня как-то резко, а затем быстро покинула спортзал.
Я закрыла глаза. Она никогда меня не простит. Никогда... Моя дочь теперь до смерти будет меня ненавидеть.
Наверх я поднялась в полном бессилии. Решила сначала выспаться, а потом уже ехать домой. К дочери войти не решилась, хотя и стояла долго у ее двери. Все же нет во мне стержня никакого. Страх никуда не делся, его кровью не смоешь. А страх перед правдой всегда самый сильный...
К себе я буквально ввалилась. И застыла на пороге. На моей кровати лежала Кира, поджав под себя колени. Лежала с закрытыми глазами и не шевелилась – маленькая, беззащитная, слабая. Моя девочка. Слишком быстро повзрослевшая, испытавшая так много и в итоге потерявшая того, кого любила.
Как я не хотела, чтобы она повторила мою судьбу – прошла по шипам и изранила душу в кровь.
Я присела рядом, закусив кулак, чтобы не расплакаться в голос и не нарушить ее сон. Кто знает, что снилось ей? Возможно, будущность, не омраченная потерями. Или те миры, в которых она оставила частичку своего сердца. Воспоминания иногда ранят больнее, чем реальные люди. Они вгрызаются в душу счастливыми сценами, лицами погибших близких, упущенной возможностью все изменить.
Я зажмурилась, глотая горячие, соленые слезы, и услышала тихий голос:
– Не плачь.
– Прости, – прошептала я, закрывая лицо руками. – Прости. Я – чудовище!
Кира села на кровати, обняла меня и погладила по голове. Как маленькую. Это я должна ее так утешать. Я! Рыдания больше не сдерживала – они рвали грудь изнутри, причиняя ощутимую боль. Жила ныла, в венах пузырился, бурлил кен человека, которого любила моя дочь.
– Не плачь, – повторила она. – Полежи со мной. Обними. Просто... давай помолчим.
Кира снова легла, подтянув колени к подбородку, а я обняла ее сзади, уткнувшись носом в волосы, вдыхая приятный сладковатый аромат духов и расслабляясь.
Так устала плакать! Поспать бы...
...Когда я вновь открыла глаза, была уже ночь. Тишина стояла гробовая, лишь Кира мерно дышала рядом. Я вздохнула, погладила ее по волосам, еще несколько минут смотрела, как она спит. Потом встала и вошла в ванную, включила свет.
Из большого зеркала на меня смотрела молодая женщина. Круги под глазами, едва заметная морщинка между бровей. Опущенные уголки губ. Слегка растрепанные волосы.
Поправимо. Просто устала.
Ничего особенного.
Если бы не глаза. Горящие нездоровым блеском глаза убийцы.
Нет, это не был порыв, как тогда с Мишелем, когда Влад буквально заставил меня проткнуть мягкую восковую фигурку. И не безысходность, как в тот день, когда погиб Рихар – рассыпался белесым пеплом на лестничной площадке Влада.
Я спланировала убийство. С тщательностью продумала детали, учла факторы риска. Хладнокровно проткнула жилу ритуальным ножом. И я могу врать себе хоть тысячу раз, что спасала атли. Черта с два! Я сделала это для себя. Чтобы жить и не мучиться, дышать без боли. Убила человека, чтобы спастись от влечения, черной полосой перечеркнувшего мое счастье.
Убила, даже не спасаясь. Я убила ради выгоды.
Ну, тебе стало легче, Полина?
Разве так неправ был колдун? Разве не его лишили всего: любви отца, наследия, семьи? Разве мы хотя бы попытались понять его, помочь? Разве кто-то из нас поставил себя на его место?
А ведь он был атли. Одним из нас. Частью целого. Запутавшимся мужчиной с обугленным сердцем.
Кира. Кира любила его. А я убила. Все просто.
Черт бы побрал простоту!
В венах на каждую мысль о Тане отзывался его кен – темный, вязкий, тяжелый. Как мне теперь носить это в себе? Вечное напоминание о том, кем я стала...
Убийца. Чудовище.
Нет, нужно домой. Подальше от этого дома, от воспоминаний, который, словно ржавчина, съедают душу. Выйти на воздух, иначе задохнусь!
Я вышла из комнаты и быстро спустилась по лестнице. Застыла на последней ступени, не решаясь пройти мимо...
Влад стоял у окна и смотреть в ночь. В очень темную ночь, так как в гостиной царил почти беспросветный мрак. Наверное, тучи снова затянули небо.
Ноябрь – месяц, когда не знаешь, что посыплется с неба – дождь или снег. Погода переменчивая, лживая, то улыбается ясным солнечным днем, то злится и шумит холодными дождями, стучит по крышам ошалелыми ветвями деревьев. Ноябрь делает ночи мрачными, промозглыми, так и хочется зарыться под одеяло и дождаться весны.
Влад обернулся – наверное, услышал мои шаги.
– Не спишь? – спросил тихо.
– И ты, – ответила я. – Кира уснула. А я... домой поеду.
– Это твой дом. Ты – атли.
– Не могу здесь спать. На Достоевского легче дышится. – Я помолчала немного. – Тана... похоронили?
– На заднем дворе. Хотя от его кена мало толку, ведь он почти весь в тебе.
– Тан – атли по крови, и должен остаться им и после смерти.
– Это было очень безрассудно – не посоветоваться со мной. – Влад подошел ближе, и я с удивлением заметила, что у меня больше не дрожат руки, не кружится голова и не дурманится разум. Самовнушение? Или проклятия действительно больше нет?
– Я безрассудная.
– Тебя нужно воспитывать, – улыбнулся Влад.
– Вряд ли усилия стоят того, – нахмурилась я.
– Я все же рискну.
– Ты и так меня постоянно воспитываешь!
– Рад, что ты решила раздвинуть горизонты. – Его ладонь прошлась по моему предплечью, затем скользнула выше – к шее, и остановилась на щеке.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась я, отстраняясь.
– Твое обещание.
– А, это... Я солгала.
Сама не знаю, как сказала это. Слова вырвались, словно из подсознания. Усталость все больше давила на плечи, сожаление разрывало грудь.
– То есть как, солгала?
Я пожала плечами.
– А что сделаешь ты, чтобы спасти близкого человека, Влад? Разве это не твоя философия – обмануть, но выжить? Разве не так ты обычно поступаешь с теми, кто тебе дорог? Не щадишь чувства, врешь, причиняешь боль, чтобы сохранить им жизнь? Или свое лекарство слишком горькое?
Влад ничего не ответил, стоял с каменным лицом и смотрел мне в глаза, не отрываясь. На его избитом лице не мелькнуло и тени эмоций. Отменная выдержка, не то, что у меня.
– Проклятия больше нет. Все кончено. А я хочу спать.
Я направилась к двери, и у самого выхода меня настиг насмешливый голос:
– И что будешь делать, когда поймешь, что проклятия не было, пророчица? Впрочем, я с удовольствием посмотрю на тебя, когда ты это осознаешь. Отдохни, выспись. И да, ты не умеешь врать, Полина. Не так убедительно.
Я с силой распахнула дверь, вышла на улицу и прислонилась спиной к дверному полотну.
Ненавижу. Ненавижу Влада Вермунда! Его самоуверенность, саркастичную улыбку, прожигающие взгляды, прикосновения. И правда у нас никогда не будет одна.
Я сжала кулаки, пытаясь сдержать слезы обиды и разочарования. Он не прав. Я ничего не чувствую. Совсем ничего. Ни капельки!
Где-то вдали громыхнуло. Гроза в ноябре – еще одна выходка природы. С неба сорвалось несколько крупных капель, затем еще, и еще. Скоро стучало так, словно кто-то вколачивал в крышу гвозди.
Я оторвалась от двери и сошла с крыльца. За ворот тут же полились ледяные струи, волосы намокли и повисли сосульками. Мне было все равно. Я направилась к воротам, размазывая по лицу слезы, понимая, что сегодня атли похоронили не только Тана, но и прошлое. Там, за чертой остались последние крупицы моей наивности...