И что теперь с ним делать?
– Идем ужинать, – невозмутимо сказал Влад и убрал руки.
Все так быстро кончилось, а я не успела понять, что это было. Уходить не хотелось, еще меньше хотелось, чтобы он уходил. Но Влад окликнул меня уже из коридора:
– Идешь?
– Иду, – разочарованно ответила я.
Уже потом, ночью, лежа в холодной и внезапно ставшей слишком широкой кровати, подумала, что все к лучшему. Он женат, и мои чувства ничего не меняют. Я слишком уважаю Иру, чтобы пойти на такое. Хоть она и говорила, что готова принять меня, это неестественно – желать, чтобы твой мужчина касался другой. Даже если ты воспитана в таких традициях. Ира потеряла слишком много, чтобы лишиться еще и права быть единственной женой.
А я справлюсь. Смирюсь. Столько времени мирилась, а вчера... то была лишь слабость.
Кто бы сказал мне тогда, что я ничего не знаю о слабости? Что совсем скоро придет день, и я пойму, что означает настоящее бессилие? Тогда я не знала.
Бессонница мучила меня почти до рассвета, а потом я провалилась в густую темноту без сновидений.
Зато утром меня ждала огромная радость. Я как раз спускалась вниз, как входная дверь отворилась, и на пороге появилась Кира. Сияющая и удивительно красивая. Упустила на пол дорожные сумки и развела руки в стороны.
– Скучали?
Глава 32. Королевство кривых
Меня разбудили голоса. Вернее, даже шепот – из-за двери. Странно, обычно я сплю, как убитая, особенно в последнее время. А тут проснулась.
Что-то шаркнуло, поскреблось, и я услышала одно слово:
– ...покажу.
Затем голоса слились, удаляясь, и я уже не смогла разобрать ничего. А потом и вовсе стихли, словно их и не было.
Я села на кровати. Вставать решительно не хотелось. Упасть бы и спать – где-то до полудня, а то и дольше. Как же все-таки сказывается усталость от войны! Сейчас, будучи дома, я поняла, насколько трудно возвращаться к нормальной жизни. Да что там – просыпаться трудно.
В последнее время я что-то совсем расклеилась. Бессилие и апатия поглощали постепенно, превращая жизнь в серую, ничем не примечательную картину. После того вечера в кабинете я совершенно измотала себя. Напрасными надеждами, которые поутру сменялись раскаянием и тоской. Воспоминаниями, что совершенно не хотели уходить – плавали в голове, как щепки на воде от давно потонувшего судна. Отголоски былых возможностей, от которых осталось лишь сожаление.
А еще была тревога – неконтролируемая, зудящая на фоне остальных моих эмоций.
Но потом усталость убила тревогу. Жизнь перетекла из апреля в май, а для меня замерла в одном дне – без числа и месяца. Унылом, безрадостном, безликом дне.
«Нужно что-то делать, – сказала я себе и поднялась с кровати. – Например, выяснить, кто там шепчется».
Я встала, прошаркала в ванную, открыла кран и плеснула холодной водой в лицо. Помогло. Голова немного прояснилась, сонливость уменьшилась. Я скорчила рожицу своему отражению и покинула комнату.
В коридоре было пусто. И тихо. Неестественно тихо, что дало возможность подсознанию нашептывать деморализующие мысли, типа «тебе показалось», «иди спать, полуночница», «бродят тут всякие, выспаться не дают». Я решительно прогнала эти мысли, натянула на кисти рукава пижамы и осторожно спустилась вниз.
Гостиная пропиталась ночью. Сиреневый свет проникал сквозь задернутые газовые шторы на окнах и стелился по полу витиеватыми лунными дорожками. Кусочек светлого пятна нагло влез на диван и притаился около вышитой золотом подушки.
Дом спал. Наверное, ему снились сны, а может, он просто отдыхал от дневной суеты. Кто знает.
Повернув голову в сторону коридорчика, я явно увидела свет, льющийся из двери кабинета. Вспомнился недавний шепот, любопытство разгорелось с новой силой, и я, крадучись, направилась туда.
Сначала из-за двери слышался лишь приглушенный гомон, но по мере приближения он оформлялся в слова – отчетливые и понятные.
– Война – не шутка, – тихо, но настойчиво говорил Влад. – И теперь охотники следят за каждым моим шагом. Я просто не могу, пойми.
– Ой ли? – звенящим голосом отвечала Кира. – По-моему, Альрик и сам не прочь посмотреть, разве нет? А может, ты передумал?
– Глупости! – резко ответил Влад. – Ты знаешь, это нужно в первую очередь мне.
– Ну вот и славно. В конце концов, у тебя есть деторожденная. Ничего не изменится.
– У нас еще есть время...
– На что? – насмешливо спросила Кира. – Долюбить? Ты, правда что ли, увлекся?
– Не говори ерунды! Я просто следую плану.
– Ну-ну...
Я застыла у двери, не решаясь войти. Их разговор был жутким. И не в том дело, что они шептались ночью, за закрытой дверью, в темноте, когда все спят, и казался при этом чем-то запретным и опасным. А в том, что было сказано и как. Опасные слова собрались в предложения, вернулась давно похороненная тревога и отразилась громким звоном в ушах. Словно я попала в другую реальность, где повсюду были расставлены кривые зеркала, накрытые вуалью. Мне вдруг стало страшно, что вуаль упадет, и я увижу отражения.
– Не стесняйся, входи, – сказала Кира совсем близко, и я вздрогнула. Дверь распахнулась шире, и она поманила меня пальцем. На ватных, непослушных ногах я шагнула внутрь – на свет.
И остановилась.
Влад полусидел на краешке стола, опираясь ладонями о столешницу. Лицо было невозмутимым, а взгляд колючим.
– Подслушивать нехорошо, Полина, – холодно сказал он.
Дверь сзади захлопнулась, я резко обернулась и наткнулась на ироничный взгляд дочери.
Откуда-то издалека услышала собственный, но в то же время чужой голос:
– Вы почему не спите?
– Ты же все слышала, зачем отпираться? – спокойно спросила Кира.
– Слышала... что?
Она молчала. Смотрела прямо в глаза, и у меня во рту появился противный металлический привкус страха. Виски сжало, дыхание сбилось, перед глазами поплыли багровые круги.
– Что происходит? Кира... дочка?
– Кира не твоя дочь, Полина, – сказал Влад.
Сердце стукнуло и, казалось, остановилось. Огромная дыра в груди, и в ней свистит ветер.
Но разум все еще отказывался верить. Понимать.
– Как не моя? А... чья? – Я повернула голову и встретилась в невозмутимым взглядом вождя атли. Затем снова перевела глаза на Киру. – Кто же она тогда?
– Ты знаешь, – улыбнулась она. – Поняла еще у двери, ведь так?
– Ты... драугр! – выдохнула я со свистом, отступила на шаг и, кажется, что-то зацепила. Проверять не стала – пялилась на Киру, мысленно молясь, чтобы она сейчас округлила глаза, посмотрела на меня удивленно и все отрицала.
Она не отрицала. Только улыбалась – неестественно, цинично. Я все больше путалась в липкой, противной паутине ужаса.
– Как же так?..
Вспомнился момент, когда я ее увидела впервые после войны. Жаркие объятия, тонкий аромат знакомых духов, шелк волос, скользнувших по моей щеке. И слова: «Я так скучала!». Она сказала это. Первая. А я не могла прийти в себя от радости – видеть ее, касаться, обнимать.
Затем долгие разговоры в темноте под одеялом, объятия. Я уснула, держа ее ладонь в своей. Впервые за последний год уснула счастливой.
И теперь она говорит... она...
Мир завертелся, ноги подкосились, к горлу подкатила тошнота.
Нет, нельзя терять сознание! Нельзя – рядом с ней. Как же так... как все вышло... почему?
Я растерялась. По-настоящему. Сильно. Понимала, что нахожусь в ловушке в собственном доме. Все спят, рядом чудовище, и Влад знает. Знал всегда. А я... что теперь?..
Я перевела на него взгляд, ища поддержки, стараясь рассмотреть на его лице отголоски уверенности, чтобы взять немного себе. Лицо Влада было чужим и отрешенным. Так он обычно смотрел на врагов – не самых сильных, скорее вынужденных и неинтересных. И да, именно такой взгляд я видела летним днем, когда пришла к нему за помощью. Так он смотрел на ту женщину, которую выманил из дома, чтобы я пополнила силы. На ясновидицу.
Сейчас Влад Вермунд смотрел на меня, как на вещь.