Больше никто не заметил отсутствия Маши до второго урока. Все началось с иронического замечания Глеба Николаевича. Он посмотрел на чертеж водного пути «из Варяг в Греки», оставшийся на доске от прошлого урока, и повернулся к классу.
— Наш дежурный, вероятно, с варягами уже распрощался, а к грекам еще не прибыл? — Учитель постучал по доске согнутым пальцем. — Товарищ дежурный! Где вы? Отзовитесь!
Ребята закрутились на партах, завертели головами в поисках дежурного, а Глеб Николаевич молча стоял у доски и ждал.
— Староста! Кто дежурный? — крикнул Гриша недовольным голосом и, не услышав ответа, встал, взглянул на пустое место. — Агеевой нету? Простите, Глеб Николаевич! Староста отсутствует!.. Мы сами назначим дежурного!.. Кто вчера дежурил?
Вчерашний дежурный не отзывался, и кто-то вспомнил:
— Да она и дежурила сама — Агеева!
— Нет! — проворчал Борис.
Но тут многие вспомнили, что вчера дежурила Агеева.
— Она! Она!
— Я сам видел — форточки открывала!
— Нет! — повторил Борис. — Она дежурила не вчера, а с самого первого дня, без перерыва!
Он встал и пошел к доске, взял тряпку.
— Не может быть! — произнес Гриша, — Кто хоть раз дежурил по классу?
Молчание затянулось, лишь шуршала тряпка — Борис смахивал с доски путь «из Варяг в Греки».
— Спасибо! — поблагодарил его Глеб Николаевич. — А случай не рядовой. Над ним стоит задуматься.
— Значит, ей нравилось дежурить! — сказал Гриша. — Она вообще такая… Характер такой!
— Вот о таком характере и подумайте! — произнес Глеб Николаевич. — Любопытный характер!
На перемене все снова заговорили о Маше. Гриша считал, что ничего особенного не произошло. Просто она не сумела справиться с обязанностями старосты. Дежурить за всех — это не ее дело, и если бы она, как положено, назначала дежурных накануне, то сегодня Глебу Николаевичу не пришлось бы ждать, когда приведут в порядок доску.
Андрей и Настя Астахова помнили, как Маша подходила к ним и говорила о дежурстве. Но они промолчали. Помнили разговор с Машей и братья Арбузовы. Мика посмотрел на брата.
— Может, из-за нас?
— Тогда плохо! — отозвался Ника и крикнул — Эй, Грачев! Завтра и послезавтра мы дежурим!
— Нет уж! — возразил Гриша. — Дежурят не по желанию, а по алфавиту! Здесь добровольцы не требуются! Порядок нужен!.. Придется мне за старосту работать!
— Не вспотей! — сказал Мика.
— Не надорвись! — добавил Ника.
Гриша предпочел не вступать в перепалку и сделал вид, что не слышал ехидных реплик.
— Сегодня дежурит Чернов, а завтра… Кто у нас первый по списку? Ты, Андрей?.. Тебе и дежурить завтра!.. А с Агеевой еще поговорим!..
На этом и закончился разговор о Маше, но многие чувствовали какую-то неудовлетворенность. На уроках то один, то другой поглядывали на незанятое место и удивлялись: когда Маша была в классе, никто ее не замечал, а сегодня вдруг стало не хватать Маши. Вспомнилась ее немного застенчивая, приветливая улыбка, негромкий ненавязчивый голос и неизменно доброе отношение ко всем.
В середине последнего урока Борис получил еще одну записку от Арбузовых: «Сходил бы — узнал!» — «Узнаю!» — написал он на том же клочке бумаги и отправил записку назад, а после уроков, не заходя домой, позвонил в дверь Машиной квартиры.
Открыл Валерка. Для него и для Витьки, который немедленно оказался у дверей, Борис выглядел настоящим дядей — плотный, в очках, со шрамом. И смотреть на него надо было снизу вверх. Они и смотрели, задрав головенки.
— Вы к нам? — спросил Валерка.
— Маша дома?
— Дома, только у нее горло заболело.
— Англина у нее! — подсказал Витька и, дернув брата за рубашку, прошептал: — Второй доктор!
— Никакой я не доктор! — возразил Борис. — Я из школы.
Из-за двери выглянула Маша в теплом халате, с повязкой на шее.
— Боря! — Она плотно запахнула халат. — Входи!.. Я сейчас к тебе выйду!
Она поспешно отступила к двери, а братья повели Бориса на кухню, посадили к столу и сами уселись напротив него. Теперь они рассмотрели гостя и поняли, что он не дядя, но продолжали обращаться к нему на «вы».
— Маше говорить больно! — пожаловался Витька. — А вам?
— У меня горло не болит.
— Зато шрам!
— Слепой ты, что ли! — возмутился Валерка. — Шрам старый, зажил давно!
— Все равно больно! — настаивал Витька. — Сразу видно — больно!
— Ничего не видно!