– Мне не хотелось вас смущать – заставлять мучительно пытаться вспомнить меня. Я боялась поставить вас в неловкое положение. – Ценю твою заботу, только это было лишним. Я хорошо тебя помню. – Грант не отводил взгляда с ее лица, и Шелли невольно подумала: «Интересно, как он считает, прошедшие годы прибавили мне привлекательности или же наоборот?» Сама она не чувствовала, похорошела она или подурнела; знала лишь, что изменилась и сейчас уже не та девочка, которая столь усердно проверяла для него письменные работы.
Догадывался ли он когда-нибудь о ее страстной влюбленности? Обсуждал ли это с какой-нибудь своей подружкой? «Ты бы только ее видела, сидит вся из себя такая аккуратная и правильная, а ладошки потеют! Едва я рукой поведу, она подскакивает, будто напуганный кролик». В этот момент Шелли представляла, как он с притворным сожалением покачивает головой и смеется.
– Шелли? – Голос Гранта вырвал ее из невеселых раздумий.
– Да? – с трудом выдавила она. Господи, почему же так не хватает воздуха?
– Я спросил, давно ли ты миссис Робинс.
– А-а… семь лет. Но вообще-то последние два года я уже не миссис Робине.
Его густые брови приподнялись в немом вопросе.
– Это долгая и скучная история. Мы с доктором Робинсом расстались два года назад. Тогда-то я и решила продолжить учебу.
– Но это последний курс.
Облачись любой другой мужчина в потертые джинсы, ковбойские ботинки и спортивный пиджак, он бы смахивал на бездарное подражание Кинозвезде, но Грант Чепмен выглядел сногсшибательно. Может быть, виной тому был расстегнутый воротник его клетчатой рубашки, открывавший темную поросль на груди? – Ну да. – Шелли заставила себя отвести глаза от ворота его рубашки. – Я и учусь на последнем курсе.
Она и не подозревала, как соблазнительно выглядит ее улыбка. Последние несколько лет поводов для веселья было маловато, но стоило ей улыбнуться, как усталость – следствие безрадостной жизни – слетала с ее лица, а в уголках рта появлялись крохотные ямочки.
Это преображение, очевидно, и заворожило Гранта Чепмена, потому что отозвался он не сразу.
– Ты была такой прилежной ученицей – я-то думал, что после окончания Пошман-Вэлли ты сразу же поступишь в колледж.
– Так и было. Я поступила в университет Оклахомы, но… – Шелли запнулась, вспомнив свой первый семестр и их знакомство с Дэрилом Робинсом. – Так уж получилось, – нескладно закончила она.
– Как дела в Пошман-Вэлли? Я там так и не был с тех самых пор, как уехал. Боже правый, прошло ведь целых…
– Десять лет, – поспешно вставила Шелли и тут же прикусила язык. Ведет себя, как примерная девочка, которой не терпится выпалить учителю правильный ответ. – Что-то вроде этого, – добавила она нарочито небрежно.
– Ну да, ведь я уехал в Вашингтон, даже не дождавшись окончания учебного года.
Шелли отвела взгляд. О его отъезде она говорить не могла. Он-то не вспомнит, а она все десять лет пыталась забыть.
– В Пошман-Вэлли ничего не меняется. Я довольно часто там бываю – навещаю родителей, они по-прежнему там живут. Мой брат преподает математику и ведет футбольную секцию в средней школе. – Серьезно? – Грант рассмеялся.
– Да. Он женат, у него двое детей. – Шелли поудобнее перехватила тяжелую кипу книг, прижав их к груди. Грант тотчас забрал их у нее и положил на стол перед собой. Теперь Шелли стало нечем занять руки, и она неуклюже сложила их на животе.
– Ты живешь здесь, в Седарвуде?
– Да. Сняла небольшой домик.
– В старинном стиле?
– Откуда вы знаете?
– Здесь их великое множество. Это вообще очень затейливый городок. Напоминает мне Джорджтаун – я там жил последние несколько лет, пока работал в Вашингтоне.
– А-а… – Ей было чертовски не по себе. Грант водил дружбу с цветом общества, сильными мира сего. Какой же провинциалкой она, должно быть, ему видится.
– Не хочу вас задерживать… – Шелли потянулась к своим книгам.
– А ты и не задерживаешь. На сегодня у меня все. Вообще-то я собирался выпить где-нибудь чашечку кофе. Составишь компанию?
Сердце ее неистово забилось.
– Нет, спасибо, мистер Чепмен, я…
– Право, Шелли, – прервал ее Грант, – почему бы тебе не называть меня по имени? Ведь ты уже не школьница.
– Но вы по-прежнему мой учитель, – напомнила ему Шелли.
– И я очень этому рад. Ты – украшение моего класса, причем сейчас – больше чем прежде. – Лучше бы он посмеялся над ней, и то легче было бы пережить, нежели этот его внимательный, испытующий взгляд. – Но только, ради Бога, не воспринимай меня как профессора колледжа. Слово «профессор» ассоциируется у меня с рассеянным и всклокоченным седым старичком, судорожно роющимся в карманах своего мешковатого пальто в поисках очков, которые торчат у него на лбу. Она невольно рассмеялась:
– Вам бы следовало преподавать литературное творчество. Очень живой портрет нарисовали.
– Значит, ты меня поняла. Так что впредь, пожалуйста, называй меня Грантом.
– Постараюсь, – робко пообещала она.
– Постарайся прямо сейчас. Шелли почувствовала себя трехлетней малышкой, которой впервые предстояло прочесть наизусть стихотворение в кругу собравшихся гостей родителей.
– Ноя…
– Попробуй, – не отставал он.
– Хорошо, – она вздохнула, – Грант.
Это оказалось легче, чем она предполагала.
– Грант, Грант… – повторила Шелли.
– Ну вот! Видишь, насколько лучше? Так как насчет Кофе? У тебя больше не будет сегодня занятий? Хотя, даже если и есть, ты все равно опоздала, так что…
Она все еще колебалась:
– Ну, я не…
– Если ты, конечно, не боишься показаться вместе со мной. – Тон его изменился, и Шелли тотчас вскинула глаза. Произнесены эти слова были спокойно, но от Шелли не ускользнула скрывавшаяся за ними горечь.
Она тотчас поняла его:
– Вы имеете в виду… это из-за того, что случилось в Вашингтоне? – Когда в ответ Грант лишь молча устремил на нее пристальный взгляд своих серо-зеленых глаз, Шелли решительно покачала головой. – Нет-нет, конечно нет, мистер… Грант. Это здесь ни при чем.
Она немного успокоилась, когда увидела в ее глазах искорки понимания и доверия.
– Отлично. – Он машинально про – вел рукой по волосам. – Ну, пошли пить кофе.
Если бы выражение его глаз и этот мальчишеский жест не убедили Шелли принять предложение, это сделала бы настойчивость, звучащая в его словах.
– Ладно, – услышала она собственный голос, прежде чем успела принять решение.
Улыбнувшись, Грант подхватил со стола ее книги, собственную папку с бумагами и легонько подтолкнул Шелли к двери. На пороге он, остановился и, невзначай коснувшись спины девушки, протянул руку, чтобы выключить свет. Шелли затаила дыхание.
На мгновение его ладонь задержалась на ее шее, затем скользнула к талии. Хотя жест этот был не более чем проявление обычной галантности, сквозь свитер Шелли остро ощущала прикосновение Гранта.
В кафе, в этом уютном микроклимате университетского городка, было шумно, дымно и полно народу. Из динамика, предусмотрительно закрепленного на потолке, жаловался на одиночество популярный шоу мен. Официанты с красными атласными повязками на длинных белых рукавах только успевали подносить громадные кружки с пивом к столикам. Здесь царил дух взаимопонимания и полного единения: образцово-показательные отпрыски состоятельных родителей и активистки феминистского клуба, бородатые интеллектуалы и мускулистые спортсмены – все сплавились в единую веселую массу.
Взяв Шелли под руку, Грант увлек ее к уединенному столику в тускло освещенном углу кафе. Когда они уселись, он наклонился через стол и театральным шепотом произнес:
– Надеюсь, мне не придется предъявлять здесь свои документы. – Увидев ее озадаченное лицо, он пояснил: – Вряд ли сюда пускают лиц старше тридцати. – А когда Шелли рассмеялась, он хлопнул себя ладонью по лбу: – Боже, да тебе ведь и тридцати нет, верно? Вот, значит, почему я все сильнее и сильнее ощущаю в себе сходство с нашим убеленным сединами, выжившим из ума профессором!