Когда мимо, рассекая воздух, пронесся официант, Гранту удалось, задержав его на две секунды, успеть сделать заказ:
– Два кофе.
– Со сливками? – бросил через плечо ускользающий официант.
– Со сливками? – переспросил Грант у Шелли.
Она кивнула.
– Со сливками! – прокричал он исчезнувшему официанту. – Когда мы с тобой виделись в прошлый раз, ты, наверное, еще не доросла до кофе? – с улыбкой поинтересовался он.
Шелли машинально покачала головой, даже не прислушиваясь к вопросу. Она с трудом заставляла себя не пялиться на Гранта. Волосы его, слегка растрепанные ветром, выглядели необычайно привлекательно. Треугольный ворот рубашки по-прежнему притягивал ее взгляд. Дэрил Робинс, ее бывший муж, считал себя воплощением мужественности, однако его грудь украшало всего несколько бледных волосков, а сейчас ее взгляду предстал настоящий лес, произрастающий на обветренной загорелой коже. Желание протянуть руку и дотронуться до груди Гранта было столь велико, что Шелли пришлось отвести глаза.
Посмотрев вокруг, она утвердилась в своих подозрениях. Студентки разглядывали Гранта с нескрываемым интересом, свойственным современным женщинам. Сама же она вызывала их холодное одобрение. Грант Чепмен был местной знаменитостью, от его имени веяло дурной славой, возможно, даже опасностью, – а подобная репутация не может оставить равнодушной ни одну женщину. Шелли старалась не обращать внимания на всплеск интереса, вызванного их появлением, но бесцеремонные взгляды все больше смущали ее.
– Ничего, привыкнешь, – негромко заметил Грант.
– А вы привыкли?
– Не совсем. Привыкнуть к этому на самом деле нельзя, просто со временем можно научиться не обращать на это внимания. Сие есть неизбежное следствие того, что твое лицо ежедневно на протяжении нескольких месяцев мелькает в телевизионных новостях. Неважно, хороший ты или плохой, преступник или жертва, виновен или нет, – все равно ты становишься объектом разговоров и обретаешь, прямо скажем, прискорбную известность. И что бы ты ни делал, любой твой шаг становится достоянием общества.
Она не проронила ни слова, пока взмыленный официант не принес им кофе. Добавив сливок и неторопливо помешав в чашке ложечкой, Шелли мягко заметила:
– Они постепенно привыкнут к вашему присутствию. Прошлой весной известие, что с осени вы начнете читать лекции на факультете, распространилось с быстротой молнии. Но стоит вам провести здесь некоторое время, и волнение уляжется.
– Мои лекции и семинары мгновенно заполнились до отказа, и я вовсе не нахожу это лестным: большинство записавшихся ко мне студентов сделали это из любопытства. Я видел, как сегодня рядом с тобой сладко спал некий ковбой.
Шелли улыбнулась, радуясь, что лицо Гранта больше не выглядит напряженным и настороженным. – Да уж, вряд ли он оценил наиболее удачные моменты вашей лекции.
Грант улыбнулся в ответ, затем посмотрел на нее серьезно и пытливо, отчего ей стало неловко.
– А почему ты записалась на мой курс, Шелли?
Она испуганно уставилась на свой кофе, однако, посчитав, что молчание выдает ее, нарочито бодро ответила:
– Потому что хотела получить «зачет» .
Он проигнорировал ее попытку отшутиться.
– Ты тоже из любопытных, да? Хотела посмотреть, не выросли ли у меня рога и длинный хвост за то время, пока мы не виделись?
– Нет, конечно, нет. Ни в коем случае.
– Хотела проверить, вспомню ли я тебя? – Он подался вперед, облокотившись на край стола. Расстояние между ними заметно сократилось, но вместо того чтобы отпрянуть, Шелли ощутила непреодолимое желание придвинуться еще ближе.
– Я… да, наверное. Но я думала, что вы не вспомните меня. Прошло столько лет и…
– Хотела проверить, помню ли я тот вечер, когда мы поцеловались?
2
Сердце ее учащенно забилось, отдаваясь в барабанных перепонках и оглушая ее. Ей показалось, что все посетители кафе вдруг замолчали и вокруг повисла напряженная тишина, во рту у нее пересохло.
– Посмотри на меня, Шелли. Нет-нет, Шелли, не смотри. Пропадешь. Он все увидит. Все поймет. Однако глаза ее, не вняв отчаянной мольбе разума, уже встретились с его взглядом, в зеленоватых глубинах которого она увидела свое отражение – растерянное, ошеломленное и печальное.
– Я помню, как поцеловал тебя. А ты помнишь?
– Да, – Шелли нервно кивнула. Она на миг прикрыла глаза, молясь, чтобы он оставил эту тему, заговорил о чем-нибудь другом, о том, что они смогли бы открыто и легко обсудить. Она чувствовала, что не в силах вновь пережить тот вечер, перевернувший всю ее жизнь.
Сколько раз она втайне оживляла в памяти тот вечер – не счесть. Воспоминание о нем было спрятано в самом потаенном уголке ее души – сокровищнице, о которой никто не знал. Не бередя его понапрасну, Шелли извлекала и заново переживала его, только оставаясь наедине с собой. Но обсуждать тот вечер с ним – все равно что подвергаться медицинскому осмотру. Ничто не укроется от него. Она не могла этого сделать.
Грант же был безжалостен:
– Это случилось после чемпионата по баскетболу. Помнишь?
– Да, – прошептала она, отчаянно стараясь не закричать. – Победила команда Пошман-Вэлли.
– Болельщики тогда словно с цепи сорвались, помешались, – тихо добавил он. – Оркестр, наверное, раз десять подряд играл торжественный марш. Там собрался весь город, и все кричали, вопили. Игроки подхватили тренера на руки и пронесли по кругу спортивного зала.
Шелли увидела все это словно воочию. Она слышала рев зала, чувствовала запах поп-корна, ощущала, как вибрирует под ее ногами пол, когда все дружно притопывали в такт музыке.
«Шелли, принеси знамя победителя», – прокричал ей в ухо один из капитанов болельщиков. Кивнув, она стала пробираться сквозь толпу ликующих зрителей к кабинету, где оставили знамя.
Зажав его под мышкой, Шелли уже собралась бежать обратно, как вдруг в кабинет влетел Грант, которого послали за призом для победителей.
– Мистер Чепмен! – радостно вскрикнула Шелли, бросившись его обнимать.
Зараженный всеобщим ликованием, он, не задумываясь, обхватил Шелли за талию, приподнял над полом и принялся кружить; оба они весело расхохотались.
Когда он вновь поставил ее на ноги, то не сразу отпустил, помедлил мгновение – слишком долгое мгновение… Руки его все еще оставались сплетенными за спиной Шелли. Тот миг был спонтанным, непредвиденным, возможно, роковым, ибо стал одновременно и гибелью и рождением Шелли, бесповоротно изменив ее судьбу.
Изумление овладело обоими; смех замер. Повисла тишина, нарушаемая лишь отдаленным гулом, доносившимся из спортивного зала. Сердца их, казалось, бились в унисон; Шелли чувствовала тяжелые удары сердца Гранта через свой свитер. Его крепкие ноги прижались к ее бедрам, прикрытым лишь короткой шерстяной юбкой. Одна из его ладоней оставалась на ее талии, а другая решительно скользнула к середине ее спины. Дыхания их смешались, когда лицо Гранта чуть склонилось к ней.
Словно окаменев, они стояли, смотря друг на друга в немом изумлении. А затем порывисто, будто только что осознав сомнительность положения, Грант нагнулся к Шелли.
Губы его коснулись ее губ, нежно-нежно. Замерли. Прижались, разомкнули ее уста. Кончик его языка коснулся ее, и обоих словно пронзил электрический разряд. Грант резко выпустил ее из рук и отступил на шаг. Увидев слезы унижения в ее испуганных глазах, сердце его сжалось от отвращения к самому себе.
– Шелли…
Она метнулась в сторону.
Все с тем же зажатым под мышкой знаменем Шелли очертя голову бросилась прочь из спортивного зала к отцовской машине. Когда час спустя встревоженные родители обнаружили ее скрючившейся на заднем сиденье, Шелли пояснила, что плохо себя почувствовала и вынуждена была уйти…