Яков Петрович сел на свое законное место, что находилось в центре стола, и вся семья приступила к ужину.
– А Костик нам билеты в театр купил. Представляешь? – не удержалась Олеся и рассмеялась.
– В театр? – удивленно переспросил глава семейства.
– Ага, нам троим. Тебе, маме и мне, – доложила младшая.
– Я вчера видел этот спектакль, – сказал Костя. – На самом деле, стоящая вещь, стоит сходить. Постановка уже нашумела во многих городах. – Он посмотрел на родителей.
– Конечно, пойдем, – согласно закивала жена.
– И как фамилия режиссера? – просто так, как будто был театралом, спросил Яков Петрович.
– Ляпчик, – без запинки ответил Костя.
– Интересно, – качнул седой головой отец. И в эту секунду ему вспомнился один человек, который носил точно такую же фамилию. Совпадение? Однофамилиц? Конечно же, да. Это воспоминание было из далекого прошлого. Он так давно запретил себе думать об этом человеке, более того, он не хотел его вспоминать и совершенно не желал знать, как сложилась судьба того Ляпчика. Ничего хорошего из его судьбы не могло получиться. Интересно, что было бы, если бы они вдруг встретились? Яков Петрович едва заметно мотнул головой. С этим человеком ему не хотелось встретиться. И, наверное, никогда они больше не встретятся.
Спустя сутки, Яков Петрович с женой Людочкой и дочерью Олесей сидели на самых лучших местах в зале в предчувствии грандиозного представления. Костя не поскупился на билеты и не ошибся в непередаваемой зрелищности происходящего на подмостках театра. Первые минуты спектакля сюжет развивался просто, как все гениальное. Дружили два парня с сильными, заряженными энергией спорта телами, с зоркими умными глазами и одухотворенными лицами, ища в силу своей молодости наиболее уютного места под солнцем. Все понятно, так и должно быть. С этого момента сюжет приобрел неожиданное направление. Учась на одном факультете, занимаясь любимым делом, каждый выбрал свой путь заработка денег. Наиболее талантливый, как окажется впоследствии, стал удачно подфарцовывать. Этот актер играл так замечательно, что невольно хотелось встать со своих мест и приобрести у него какую-нибудь вещь. Его глаза улыбались и звали зрителей. Он так красиво балансировал на шаткой грани дозволенного и недозволенного.
О, это время запретов, отрицания потребностей советских людей! Поколение старших зрителей содрогнулось при столь правдоподобной атмосфере тех лет. И не ошиблось в зарождающихся неприятных предчувствиях. Гром грянул, как всегда, неожиданно. Его ждали, предвидели, чувствовали, но надеялись на благополучный исход. Наиболее талантливого из друзей поймали, и началась кропотливая работа в органах дознания. Пришли к его другу, что спокойно плыл по течению, умудряясь сворачивать, как того требовала толпа, проявляя колоссальную приверженность идеалистическим установкам. Ему доходчиво объяснили, что если он не напишет заявление на друга, то забудет про любимую профессию, а соответственно, про институт, которому посвятил почти четыре года. Тот, кто жил, как требовали установки, ничего не имел против того, кто умел зарабатывать деньги. Требовала жизнь, и требовали из органов. И он написал заявление под диктовку. Зал заклокотал, резко осуждая второго актера, негодуя и ненавидя, презирая за трусость. Перед зрителями провели первого актера в небрежно заправленной рубахе и мятых брюках, с синяком под глазом, привязали. Взгляд его беспокойно бегал по лицам зрителей, актер трепетал. Происходящее на сцене выглядело настолько естественным, что зрители втянули головы в плечи. Провинившегося начали бить. Он натурально вскрикивал, падал, стонал, терял сознание.
– Не могу больше, – прошептала чуть слышно жена.
Олеся молчала, кусая пухлые алые губки, а Яков Петрович сидел, схватившись за подлокотники кресла. Умом все понимали, что актер физически не страдает, оставалось только догадываться, какие приемы использовали постановщики театра, чтобы все казалось таким настоящим! Когда этот молодой парень вышел к концу спектакля, будто после освобождения, исчезнув за кулисами на одну минуту, это был замученный человек, жадно дышавший воздухом свободной жизни. Его взгляд пробирал каждого сидевшего в зале до самой глубины души. Актер играл неистово, мгновенно перевоплощаясь из молодого везунчика в побитого судьбой почти старика, казалось, прошла целая жизнь на подмостках театра. Не выдуманная, а самая настоящая.