Яков рванулся со стула и до самого дома шел быстрым шагом, потом долго не мог попасть ключом в замочную скважину, его заливал холодный пот. Не было никакой диктовки, как показал Слава в спектакле. Ляпчик и об этом не знал или не хотел верить, что его друг написал на него донос?
На следующее утро, пока Ольга спала с маленьким Пашей, Яков схватил приемник и сложил в сумку, чтобы отнести в милицию.
– Ты зачем приемник взял? – строго спросила она, чуть приподнявшись и опершись локтем на подцшку.
Он вздрогнул, потом поставил сумку на стол и тихим голосом, чтобы не разбудить сына, твердо сказал:
– На Ляпчика завели дело, нужно отнести, чтобы нас оставили в покое.
– Не отдам! – Ольга подскочила в одной ночнушке и босиком ринулась к мужу. – Ты на него написал?! – Она схватила голыми с удивительно белоснежной кожей руками ручки у сумки и попыталась вырвать ее.
– Они знали все без меня! Одной бумагой больше, одной меньше! – Яков отстранил жену.
– Ты трус и подонок! – глядя ему в глаза, произнесла Ольга.
– Я о вас думаю! – выкрикнул он ей в лицо, уязвленный и оскорбленный.
– Ты за себя испугался! Только бы никто не усомнился в твоей честности и принципах! Только бы никто не показал на тебя пальцем! Ты идеальный, непоколебимый, идейный! Прежде чем что-либо сделать, ты сначала подумаешь, а что скажут другие?! – ее насмешка в голосе становилась невыносимой, болезненной, и он бросился из дома.
Яков оттащил тот самый импортный проигрыватель, что подарил ему Слава Ляпчик на свадьбу от чистого сердца, и долгие годы считал, что сделал правильно. Но с того дня их семейная жизнь с Ольгой дала трещину. Его угнетала домашняя обстановка, где его презирали и ставили в один ряд с фашистами. Они с трудом волочили постылую совместную каторгу, в квартире царила тишина, нарушить которую боялся даже Пашка. Когда сыну исполнилось полгода, Яков подал на развод.
Впервые ему захотелось встретиться с ней только после этого спектакля. Он несколько дней через знакомых искал ее адрес. А когда узнал, то остро почувствовал перед Ольгой свою вину, вспоминая слова Кости:
– Тебе никогда не хотелось прийти к ней, попить чай, узнать наконец про сына?
Стоя после работы с букетом роз и тортом перед дверью Ольгиной квартиры, Яков боялся, что не застанет ее дома или она выгонит его, что Пашка спустит его с лестницы. Открыла дверь квартиры Ольга. Она была в платье и туфлях, наверно, только что пришла с работы.
– Яша?! – она не знала, что сказать и спросить. От растерянности ее лицо еще не успело принять выражение злости, насторожиться. Он решил воспользоваться ее состоянием.
– Вот решил прийти к вам с Пашей. Можно?
– Проходи, – она мотнула головой, как делала это в молодости, и собранные шпильками волосы разлетелись по плечам. Такой родной, чуть позабытый жест. Ольга была не такой уютной и домашней, как Людочка, она двигалась стремительно, успевая вынимать из волос шпильки, надевать при этом тапочки, включать чайник и доставать чашки.
– Поздно ты пришел, Яков, я думала придешь раньше.
– Так уж получилось сегодня прийти, – он виновато развел руками и подумал, что действительно припозднился.
– А я представляла, как выгоню тебя, как много скажу тебе. Расскажу о бессонных ночах, о том, как приходилось объяснять Пашке, почему от нас ушел отец, и плакать в подушку.
– Ты плакала?! – встрепенулся Яша и внимательно посмотрел на Ольгу. Изменилась, сильно изменилась, хотя при первом быстром взгляде почти такая же, как была тридцать лет назад. Волосы выкрашены на тон светлее, если бы он не знал, какие у нее от природы волосы, он бы ни за что не догадался. Значит, седина, которую она скрывает, маскируя под натуральный цвет.
– Представь себе, плакала и грызла ночами подушку, на которой ты спал. Почему ты не спросишь, как можно грызть подушку? Можно, Яша, чтобы не разбудить нашего сына, ревешь в нее и закусываешь край подушки. Я не думала, что поведаю об этом, – Ольга улыбнулась странной грустной улыбкой.
От ее тревожной улыбки, от ее медленного помешивания ложечкой в чае, от задумчивого взгляда в нем проснулась невысказанная нежная жалость к первой жене, захотелось обнять Ольгу за плечи и сказать что-нибудь хорошее. Но, сидя в чужой кухне за непривычным круглым столом, Яков постеснялся своих чувств. Чужая атмосфера неродной квартиры, в которой существовал еще кто-то, помимо Пашки и Ольги, разделяла их.
– Почему ты меня не выгнала?
– Зачем? Те слова давно испарились, растратились на другое, перегорели.
– Спасибо, что не выгнала, а я боялся. Стоял под дверью и думал, что выгонишь, если не ты, то сын. Кстати, где Пашка?