– А Паша уехал отдыхать в Турцию, – Ольга отломила маленький кусочек торта и сунула в рот.
Яков ощутил разочарование, он хотел увидеть сына сегодня. Если Павел живет в другом месте, то поехать к нему вечером, но обязательно встретиться.
– Ольга, покажи мне Пашкины фотографии.
Она принесла ему толстый фотоальбом и положила перед ним. С фотокарточек прошлых лет на него смотрел незнакомый конопатый мальчик. Лишь самая первая, на которой Пашке было месяца четыре, была ему знакома. На остальных Яков с удивлением открывал для себя сына. Вот он стоит среди игрушек и явно не знает, к какой подойти, на следующей робко улыбается, сидя на маленьком стульчике в детсаду, третье фото – Паша сидит в песочнице и над чем-то смеется. Не обласканный, не взлелеянный, обделенный отцовской любовью. Яков, конечно, платил регулярно алименты, но это совсем не то. Он реализовал себя в другой семье, став хорошим мужем и отцом, заглушив в себе жалкую, иногда просыпающуюся совесть. На другой фотографии подросший Пашка в одних шортах, красный от загара, держал в руках огромную рыбину. Сквозь кожу просвечивали ребра, мышцы живота были напряжены. А лицо, казалось, треснет от самодовольного счастливого вида. Яков залюбовался этой фотографией. Такой же заядлый рыбак, как Яков. Сколько всего они не сделали вместе! Среди множества других Пашкиных портретов он наткнулся на один, где на плечо его сына положил руку чужой мужчина, и Пашка стоял спокойно, с гордым выражением лица.
– Кто это? – с ревностью спросил Яков, выловив ловким движением из общей массы эту фотографию.
– Мой муж, – просто ответила Ольга. – Он для Пашки как родной отец. То все он: и рыбалку, и другие фотографии, – Ольга с затаенной мстительностью посмотрела на Якова.
– Ольга, скажи, ты счастлива? – вдруг спросил он.
– Наверное, да, – замявшись на секунду, ответила она.
– Я боялся, что ты ответишь «нет». Хорошо, что ты счастлива. На душе спокойнее стало, – честно признался он.
Яков не заметил Ольгину беспомощную горькую улыбку. Потом они попрощались, Яков выпросил у нее фотографию, где Пашка держит в руках огромную рыбину. Они договорились, что, когда вернется сын, Павел позвонит. Якову хотелось сказать: обязательно пусть позвонит, но он постеснялся. И снова ему захотелось положить на Ольгины плечи свои руки, но чуждая незримая аура другого мужчины помешала ему.
– Прости меня за то, что я сделал не так, – прошептал на прощание Яков и вышел из чужой квартиры.
На следующий день он пришел в театр, чтобы разыскать Славу Ляпчика.
– Где я могу найти Славу Ляпчика? – спросил он у директора театра, некого Анатолия Ивановича, приятного мужчины.
– Вы по какому к нему вопросу? – строгим голосом спросил тот.
– По личному, – Яков Петрович стоял, немного облокотившись на стол в директорском кабинете.
– Его нет, – хмыкнул директор и сразу потерял к нему всякий интерес. – И Вячеслав никого не принимает по личным вопросам.
– Мне срочно нужно. Прошу вас, дайте мне его номер телефона! – взмолился Яков. Полуденное солнце хорошо проникало через окно директорского кабинета, заливая ярким светом часть стола и паркета. – Мне прощение нужно у него попросить! Мне плохо, сердце болит!
Анатолий Иванович пристально посмотрел на пришедшего.
– Я не могу вам, уважаемый, дать номер телефона этого талантливого, лучезарного человека.
– Я буду стоять здесь до тех пор, пока Ляпчик не придет! – разозлился Яков.
– Вы не имеете права! – тяжело вздохнул директор театра.
– Послушайте, это очень важно! – в какой-то момент Якову стало казаться, что вся его дальнейшая жизнь полностью зависит от этого человека.
– Я еще раз вам повторяю, я не могу дать его номер телефона! – сурово заключил дородный хозяин кабинета.
Яков присел напротив дверей директорского кабинета. Иногда тот выходил из него и натыкался на сидящего Якова.
– Послушайте, это же смешно, – вздыхал он и уходил по своим делам, кричал то в одном месте, то в другом, потом возвращался, останавливался около Якова, – я приглашу охранников. Идите домой.
– Позвоните Славе Ляпчику, я уверен, он приедет, иначе я буду сидеть здесь даже ночью.
– Надоел, – вздыхал директор и снова скрывался за дверьми.
Яков не заметил, как наступил вечер и в длинном коридоре театра зажегся свет, появилась суета перед новым спектаклем. Он сидел, брошенный и опустошенный, чувствующий свою сильную вину перед Славой Ляпчиком.
– Говорят, ты хотел попросить прощение, – Слава вырос как из-под земли и остановился перед креслом, на котором сидел Яков.