И до того это дошло, что решили они обратиться к королю Франции. Лучшие мастера от всех гильдий отправились к нему во дворец.
— Плохи дела, ваше величество! На крики да споры время тратим, работа от того страдает. Надо порядок навести, решить раз и навсегда, кто кому уступить должен, какое ремесло самое главное, над всеми другими стоит?
Король — не помню уж, был это Людовик IX или Людовик XI, а впрочем, какой он там был по счёту, к делу не относится, — короче говоря, король Людовик почесал подбородок скипетром и говорит:
— Вот как… Возвысь мы одно ремесло, и все, кто другими ремёслами занимаются, будут вопить о несправедливости. Потом неприятностей не оберёшься. Нет, голубчики. Уж коли на суд пришли, давайте по-серьёзному дело делать. Слушайте наше высочайшее королевское решение: даётся вам год сроку; этот год поработайте, покажите, на что вы способны. Ты, столяр, смастери для нас стол; ты, гончар, — кувшин; ты, портной, сшей парадное платье вот для этого нашего министра. Кончится срок — приходите показать нам плоды ваших трудов. Вот тогда и видно будет, какое ремесло должно над другими главенствовать. Такова наша воля. Ступайте.
В общем, не так-то плохо это было придумано. Все сразу про ссоры позабыли. Когда речь заходит о том, чтобы своё искусство показать, тут уж некогда больше спорить. И год прошёл незаметно.
В условленный день, в назначенный час в большом дворцовом зале снова собрались представители всех гильдий. Каждый со своим образцом. И, можете мне поверить, было тут на что посмотреть.
У короля Людовика и его придворных глаза разбежались. Стол хорош, но и глиняный кувшин не хуже. Ковёр- дивной красоты, но и оловянное блюдо его стоит. Медный котёл, искусно сплетённая корзина, расшитое платье — ну, как между ними выбрать? Да, знают своё дело французские мастера!
Перед таким множеством замечательных вещей король растерялся. Он никак не мог решить, чья же работа лучшая, но признаваться в этом ему совсем не хотелось. Добрый народ Парижа быстро сумеет придумать ему какое-нибудь обидное прозвище — Людовик Нерешительный, например, а то и вовсе Людовик Балда. Войти в историю с такой кличкой — ничего весёлого нет. Вот потому король и был озадачен. Даже просто раздосадован.
И тут вышел вперёд министр, тот самый, для которого шилось парадное платье. Ох, и хитрая же это была лиса! Он заметил, что король в затруднении, и поспешил ему на выручку.
— Ваше величество, — сказал он. — По моему скромному мнению, то ремесло, которое соединяет в себе ловкие руки и сообразительность, и должно считаться самым главным. Что думает по этому поводу ваше милостивейшее величество?
— Верно, — ответил король. — Одна ловкость, без ума и сообразительности, далеко не поведёт.
— В таком случае, ваше величество, выиграл портной.
— Постой-ка, это почему же?
— Ваше величество, когда он снимал с меня мерку для этого платья, он спросил меня, в милости ли я у вашего величества и велика ли эта милость. «Это тебя не касается, бездельник!» — закричал я, и тогда портной мне объяснил: «Сеньор, тот министр, который в большой милости у своего короля, ходит задрав голову, живот вперёд выпячивает и грудь раздувает. Тогда и одежду ему надо кроить соответственно- спереди подлиннее, сзади покороче. Если министр на хорошем счету при дворе — и только, он ходит прямо — и только. Тогда платье надо шить ровное со всех сторон. Зато министр, который совсем потерял милость своего короля, ходит смиренно, согнувшись в три погибели. Тогда кроить надо спереди покороче, а сзади совсем длинно».
Выслушал король Людовик такое объяснение и расхохотался, а вместе с ним, конечно, и остальные, кто находился в зале. Когда все поуспокоились, король и говорит:
— Так что ж скажете, мастера-ремесленники? Разве не доказал портной, что его ремесло самое хитрое да тонкое, самое главное из всех ремёсел?
Что на это ответишь? Хорошо портной за себя постоял. Только тут вдруг выступает вперёд один человек — такой высоченный здоровяк, весь чёрный, от волос до кончиков пальцев.
— А я не согласен, — говорит он. — Ловкий хитрец этот портной, и ремесло у него славное, спору нет. Только без меня и без моей работы он ничего не смог бы поделать. И я вот что думаю: самым главным ремеслом надо называть то, которое ни от кого не зависит, но без которого не могут обойтись все другие ремёсла.
Справедливые слова, ничего не скажешь. Король сделал знак этому человеку, чтобы тот подошёл поближе.
— Гм… Пожалуй, ты прав, приятель, но про какое это ремесло ты говоришь? И прежде всего покажи нашему величеству, что ты сам-то сделал? Где твой образец?
А тот рассмеялся и отвечает:
— Да я пришёл с пустыми руками. Другие постарались, мою работу принесли.
И стал он обходить всех, кто в зале был. Взял он рубанок у столяра, лопатку у каменщика, железный челнок у ткача, ножницы и иголки у портного. У каждого, никого не пропустив, его орудие забрал. Положил всё перед королём и говорит:
— Вот она, моя работа, ваше величество. А по ремеслу я — кузнец. То, что я делаю, может, для глаз и не так приятно, как красивое расшитое платье, но без моей работы все сидели бы сложа руки. Даже у вас — тысяча извинений, ваше величество, — у вас не висела бы на боку ваша великолепная шпага, потому что и её тоже я выковал. Вот видите, выходит, что во всех ремёслах, от землекопа до короля, нельзя обойтись без кузнеца.
Король поднял руку:
— Так как же, ремесленники, мастера да подмастерья, что на это ответить можете? Признаёте кузнечное ремесло королём над другими ремёслами?
— Признаём, — ответили все в один голос.
Вот так и объявили кузнечное ремесло самым главным, — единогласно, как теперь говорят.
Когда начали все расходиться, король сделал знак портному: подожди, мол, минутку, надо с тобой поговорить. Остались они одни, король и спрашивает потихоньку:
— Послушай-ка, скажи мне, как ты покроил платье нашему министру: короче спереди, короче сзади или кругом ровно? Ты не бойся, это останется между нами.
— Конечно, кругом ровно, ваше величество, — быстро ответил портной.
Потом посмотрел на короля, улыбнулся, подмигнул одним глазом и прибавил:
— Только я большой запас сзади оставил, — так, на всякий случай.
КУЗНЕЦ-КОЛДУН
Жил когда-то кузнец в Пон-де-Пиле. А надо вам сказать, что в наших местах — это между реками Байзом и Гаронной — железа всегда было много и кузнецов хоть отбавляй. Но Энрик из Пон-де-Пиля слыл самым искусным мастером во всей Гаскони. Дровосеки издалека приезжали заказывать ему топоры. А его шпагами хоть камни коли. Какие лемеха к плугам он выковывал, какие замки с секретами! А какие иголки — тонкие, прочные!
В соседнем местечке тоже имелся свой кузнец, по прозвищу Гасту Одноглазый. Когда он ещё совсем мальчишкой был, попал ему в левый глаз маленький кусочек железа, он и окривел. В то время он и Энрик, оба в учениках у одного мастера были.
Хороший был кузнец Гасту, ничего не скажешь, а всё-таки далеко ему было до Энрика. Не очень-то нравилось Гасту слушать, как все кругом расхваливают работу его дружка. Да и насчёт заказов тоже — люди идут туда, где товар получше. К тому же Энрик не хотел наживаться на бедняках и дорого не брал. У Одноглазого работы всё меньше и меньше становилось. Совсем он загрустил.
Кончилось тем, что друзья не на шутку повздорили. Дело было в воскресенье, и выпили они, наверное, лишнюю бутылочку. Слово за слово, и вдруг как ударит Гасту кулаком по столу, как закричит:
— Работа, работа! Нечего тебе хвастать. Я-то знаю, почему твои шпаги камень колют, почему твои плуги так здорово пашут, почему твои флюгера всегда на хорошую погоду заворачивают. Ничего удивительного нет — стоит только вспомнить, кто тебя учил!