— И на что тебе сдалась эта река? В твоём возрасте отправляться вдруг в плавание! Мало тебе плотником быть? Вот ещё нашёлся дедушка-семиделушка!
А Пейру только посмеивался:
— Так ведь ты же знала, что выходишь замуж за смелого габарщика. Вспомни-ка, как мы в первый раз встретились на мосту Сен-Прожэ. Ты мне тогда даже сказала: «Ах, право, какой вы ловкий! И какое у вас хорошее ремесло…» Что же, ты теперь иначе думаешь?
Но Мария не унималась:
— В молодые годы люди глупые. За два десятка лет я по горло сыта бессонными ночами. Кабы ты меня с собой брал…
Пейру смеяться перестал — с такими делами не шутят.
— Замолчи, жена, ты не понимаешь, что говоришь. Га-бара не про вас, женщин. Я знаю и мужчин, которые на. такое плавание не отваживаются.
— И правильно делают. Когда ты в отъезде, для меня жизни нет.
И правда… Прибывает вода в реке, поднимается и тревога в сердцах тех, кому предстоит оставаться дома. Один за другим уходят караваны груженных лесом габар. По знаку главного на борту габарщика его помощники выводят лодку на середину бешеного течения, которое несёт со скоростью мчащегося галопом коня. И ждут их впереди опасные проходы, скрытые омуты, полные ловушек скалистые теснины…
не зря кричали им пастухи, предостерегали их на пути. И не зря Мария забывала про сон, пока муж был в отсутствии. Оттого что не было никаких новостей, на сердце становилось всё тяжелее, а нужно было ждать и ждать. Ждать до тех пор, пока те, кто первыми добрались до Бержерака или Либурна, сгрузив товар и продав на топливо ненужную теперь габару, вернутся пешком в родные края:
— Доброго вам здоровья, Мария! Привет от Пейру. Видели его в Больё. Велел передать, чтоб вы ждали его к концу недели. Счастливо оставаться, и да будет всегда дом ваш полная чаша.
— И вам того же. Доброго пути. Спасибо вам…
Спасибо… Да разве можно одним словом выразить всю благодарность? Мария снова оживала.
— Ах, бедная моя головушка! — спохватывалась она. — Пейру скоро вернётся, а в доме какой беспорядок. И новый жилет ему не дошит!
Пейру не обращал внимания на страхи Марии. «Вечно женщины тревоги себе придумывают! Не одно, так что-ни-будь другое». Конечно, права была Мария: они вполне могли бы жить — и не так уж плохо — только на заработок с его плотницкой работы. Но Пейру всё не хотел оставлять эти поездки на габарах. Он любил свою реку, свою «молодчину Дордонь», любил, несмотря на её коварство, а может, именно за это. Что ж вы хотите — за такое ремесло не берутся, коли нет вкуса к опасности и риску.
И всeже только добравшись наконец до равнины, Пейру и его товарищи впервые за много дней могли вздохнуть свободно. И тут Пейру устраивал богатое угощенье для своих помощников: вышел целым-невредимым из опасности — надо отпраздновать.
Время шло. Поседели усы у Пейру, прибавилось морщин у его жены. А в горах была теперь железная дорога, которая легко и быстро перевозила товары. Но габарщик Пейру продолжал водить свои лодки по Дордони. По воде доставлять товары было дешевле, чем поездом. Ведь опасность и труд людей в счёт не шли, и виноделы из Бордлэ могли покупать древесину на бочки и подпорки по более выгодным ценам. Правда, молодёжь стала отходить от ремесла габарщика, её привлекала другая работа: заводы, машины, короче говоря, — техника.
Но, несмотря на это, у Пейру никогда не бывало недостатка в помощниках и учениках. Габарщики считались гордостью края, его традицией, — нельзя было уронить чести старого ремесла. Да и привычка своё брала. Во всяком случае, не редели ряды габарщиков, как не редели и вереницы идущих вниз по реке габар. Всё продолжалось по-прежнему. И не было оснований для того, чтоб всё это вдруг прекратилось.
В ту весну вода начала прибывать рано и очень обильно. В ущелье Грат-Брюйер река до половины горы поднялась, а уж такого никогда не бывало. В водопаде Со-де-Лартод воды прибавилось вдвое, а скалы Энжимона вовсе под воду ушли. Возле Глэни река снесла мост. Ранние в том году грозовые ливни ещё добавляли воды. И больше чем обычно тревоги было при отплытии габарщиков.
Пейру, правда, не тревожился. Чего ему бояться? Он знал свою Дордонь. Хитрая, ничего не скажешь, но зато красавица и такая хорошая! Надо только уметь обращаться с ней. И уж кто-кто, а Пейру это давно умел — ох, как давно! Он мог вести габару с закрытыми глазами: вон там опасайся скалы, надо к берегу прижиматься, а там, за поворотом, сразу попадаешь в тесный прямой коридор — тут уж самой середины держись; а после начинается спокойная заводь, гладкая вода — плыви себе по течению.
Берегись, габарщик! Река может оказаться предательницей. Опасно, если мало воды, опасно и если воды слишком много, когда скала, которую ты так хорошо знаешь, вдруг исчезла под волнами, окопалась в иле, подкарауливает тебя, хватает снизу твою габару, одним ударом пробивает дно…
На головной габаре их было трое: Пейру, его помощник и юнга — мальчишка, который впервые отправился в плавание. Помощник сразу же пошёл ко дну. Пейру пытался вытащить из воды юнгу, но тут ему самому скала раздробила правую руку. А мальчонку так и не удалось спасти: он, бедняга, умер на следующий день, даже в сознание не пришёл.
Когда Марии сообщили о несчастье, она приехала в Аржанта в больницу и чуть не вскрикнула, увидев Пейру — так тот переменился. Волосы и усы у него совсем побелели, и он стал ужасно худой. С его лица не сходило неподвижное злое выражение. Заметив жену, он криво усмехнулся:
— Пришла посмотреть на то, что осталось от габарщика? Да, не много уступила река, лучшее себе забрала.
Он думал о своей руке, которую пришлось отнять по локоть. Думал о всех тех делах, которыми никогда, никогда теперь не сможет заниматься. Но больше всего его мучила ещё другая мысль.
И вот Пейру вышел из больницы, нельзя сказать, что вполне здоровый, потому что габарщик без руки — это только полчеловека. Дал он усадить себя в тележку — Мария взяла её у соседа, чтобы довезти больного домой. Пейру всё время молчал, даже по сторонам не глядел, но, когда Мария хотела свернуть к Лано, он вдруг заговорил:
— Не этой дорогой. Поезжай мимо фермы Шастангов.
Осёл, который тележку тащил, встал, как вкопанный: это потому, что Мария бросила вожжи.
— Ой, нет, Пейру! Не надо туда ездить. Сейчас не надо, потом как-нибудь.
Она боялась, что Пейру очень разволнуется: ферма эта стояла как раз над тем местом, где разбилась его габара. Сюда-то и принесли раненого габарщика и умирающего юнгу. Сверху скалы были видны очень хорошо.
Пейру не ответил ни слова, схватил вожжи здоровой рукой. Осёл снова затрусил вперёд. Мария не решилась больше ничего сказать.
Хозяева фермы очень радушно приняли гостей. Женщины взялись накрывать на стол, и тут Пейру проговорил:
— Так вот. Мы заехали поблагодарить вас. И потом, мне тут ещё кое-кого повидать надо. Вы уж меня извините, я отлучусь на минутку. Долго не задержусь.
И он тут же вышел. Все посмотрели на Марию с тревогой, с сочувствием. А она склонила голову:
— Это он таким стал с тех пор, как… Простите вы меня, люди добрые, только надо и мне с ним вместе пойти.
— Да, так лучше будет, — ответил папаша Шастанг.
Мария тихонько вышла. Она сразу же увидела Пейру: тот стоял на вершине склона, который вёл к реке. Мария услыхала, как Пейру говорил:
— Слушай меня хорошенько, ты! За то, что ты сделала со мной, я на тебя зла не имею. За то, что ты сделала с моим помощником, я на тебя тоже зла не имею. Мы знали, на что шли. Мы знакомы были с тобой и с твоими проделками. Не успели свернуть, не удалось перехитрить тебя — на этот раз ты нас перехитрила. Тут всё по справедливости, потому что ошибка-то наша была. Но скажи: почему ты мальчишку погубила? Малыш тебе доверился. С моих слов он тебе доверился. «Она такая хорошая да ласковая, — говорил я ему, — не бойся её». И он мне поверил и поплыл. А ты схватила его. Из-за меня он… Так слушай теперь: за этого мальчугана ты поплатишься, и дорого — вот тебе в том моё слово габарщика. Конец нашей с тобой дружбе. Я тебе не позволю зло творить — слышишь?