Но если вы, как я думаю, мудры и посмотрите на него после зрелого размышления, то вы удержите его при себе, считая, что я преподнес вам не менее достойную вещь, чем папе Пию V, которому я посвятил “Ноев ковчег”, чем королю Генриху III французскому, которого я обессмертил “Тенями идей”, чем его послу в Англии, которому я уступил “Тридцать печатей”, и кавалеру Сиднею, которому я посвятил “Торжествующего зверя”. Ибо здесь вы имеете не только торжествующего зверя живым, но, кроме того, тридцать вскрытых печатей, совершенное блаженство, разогнанные тени и управляемый ковчег; здесь осел не завидует жизни колес времени, простору вселенной, счастью умов, свету солнца, балдахину Юпитера, - он сам открыватель, разъяснитель, утешитель и председатель.
Нет, это осел не из стойла, но из тех, которые могут всюду выступать, повсюду двигаться, во все входить, везде заседать, все сообщать, понимать, советовать, определять и делать. Если я вижу, как он хорошо работает мотыгой, папкой, как он опрыскивает и поливает, то почему вы не хотите, чтоб я назвал его огородником? Если он пашет, сажает и сеет, почему ему не стать земледельцем? По какой причине он не сделался и кузнецом, если он ремесленник, мастер и зодчий? Кто мне помешает назвать его художником, если он такой изобретательный, деятельный и способный?
Если он такой изысканный аргументатор, если он пишет такие диссертации и апологии, то почему вам не нравится, что я называю его схоластом? Если он такой превосходный блюститель нравов, изобретатель доктрин и реформатор религии, то кто постесняется назвать его академиком и считать его архимандритом какой-либо главной школы? Почему ему не быть монахом, если он умеет петь, читать священное писание и спать? Ежели он выполняет обеты бедности, целомудрия и послушания, разве выбраните вы меня за то, что я назову его монастырским ослом? Неужели вы мне запретите назвать его соборным ослом, когда он действует по активному и пассивному обету, пригоден для избрания и способен к епископству? Если он тонкий, неопровержимый и просветленный доктор, хватит ли у вас совести требовать, чтобы я не уважал его и не считал за достойного советника? Разве вы свяжете мне язык, чтобы я не мог выставить его в качестве монастырского эконома, если в голове его покоится вся политическая и хозяйственная мудрость? Может ли власть церковного авторитета сделать, чтобы я не считал его столпом церкви, если осел этот выказывает себя до такой степени милосердным, набожным и воздержанным? Если я вижу его столь возвышенным, блаженным и торжествующим, может ли небо и весь мир помешать мне назвать его божественным, олимпийским и небесным ослом? В заключение, чтобы больше не ломать головы ни мне, ни вам, мне кажется, что он - сама душа мира, все во всем и все в любой части.
Итак, вы видите, до какой степени важна эта почтенная тема, относительно которой мы составляем настоящее рассуждение и диалоги; и если вам покажется, что вы видите здесь большую голову без туловища или с маленьким хвостом, то не приходите в трепет, не негодуйте, не удивляйтесь; ведь в природе находится много видов животных, которые имеют из всех членов только голову или кажутся состоящими только из головы, имея ее слишком большой, а другие части - почти незаметными; и все же ничто не мешает им быть в своем роде совершеннейшими. А если этот довод вас не удовлетворяет, то вы должны далее, принять во внимание, что сочиненьице это есть художественное описание и что в портрете в большинстве случаев достаточно изобразить только голову без остального. Я не говорю уже о том, что иной раз превосходное искусство проявляется в изображении только одной руки, ноги, ступни, глаза, изящного уха, половины лица, которое закрыто деревом, или краем океана, или вычеканено в углублении, имеющем форму гусиной лапы, орла или какого-нибудь другого животного; и все же такая работа не осуждается, не презирается, не принимается и одобряется. Так и я убежден, уверен, что вы примете этот дар в качестве столь же совершенного, как совершенно чувство, с которым он преподносится вам.
Приветствую вас.
?
СОНЕТ В ЧЕСТЬ ОСЛА
Священная ослиность, святое отупенье,
О, глупость пресвятая, блаженное незнанье.
Одна ты нашим душам даруешь назиданье,
Ведь не приносят пользы ни ум, ни обученье.
Бесплоден труд познанья, бессильно вдохновенье.
Философов мудрейших бесцельно созерцанье,
И в небеса проникнуть напрасно их старанье -
Там для тебя, ослиность, готово помещенье.
Любители науки! А вам-то что за горе!
Зачем вы знать стремитесь, каков закон вселенной,
И есть ли в сфере звездной земля, огонь и море?
Священная ослиность, в невежестве блаженна,
Упавши на колени, с покорностью во взоре,
Пришествия господня с молитвой ждет смиренной.
Все в этой жизни тленно,
Но вечны мир дарован блаженному покою,
Чем бог нас награждает за гробовой доскою.
ОБРАЩЕНИЕ К ПРИЛЕЖНОМУ, НАБОЖНОМУ
И БЛАГОЧЕСТИВОМУ ЧИТАТЕЛЮ
О, мой читатель, не обойтись мне без пылкого вздоха, без горьких слез и трагического ропота, со всей страстью открывая правду и убеждая доводами; увы, не может не сказать мой ум, не разъяснить моя аргументация, не прозвучать мой голос о том, насколько обманчиво чувство, смутна мысль и неопытно суждение, которое под действием извращенного, несправедливого и предвзятого мнения не видит, не сообщает и не выносит решения в согласии с природой, с истиной разума и с законами справедливости относительно чистой доброты, царственной искренности и великолепного величия святого невежества, ученой глупости и божественной ослиности! Увы! Несколько ошибочно и сколь горделиво некоторые современники терзают эти небесные добродетели, против которых одни, задирая нос, выступают в качестве цензоров, другие бросаются, кусаясь оскаленными клыками, третьи выступают насмешниками с шутливыми издевками.
Везде, где презирают, осмеивают и бранят кого-либо, только и слышишь: “он осел, это ослиный поступок, это ослиность”, хотя вполне уместно говорить это именно там, где рассуждения более зрелы, предложения более прочны и высказывания более взвешены. Так что, увы, с болью в сердце, с печальным духом и тяжелой душой смотрю я на неопытную, глупую и невежественную толпу, которая ложно думает, язвительно говорит, дерзко пишет эти дерзкие речи во многих сочинениях, идущих в печать, в книжные лавки и повсюду. Я не говорю уж об употреблении глумливых, презрительных и бранных выражений: золотой осел, одобрение ослу, похвала ослу, в тех случаях, когда думают лишь о том, чтобы ироническими изречениями скомпрометировать славную ослиность для забавы, осмеяния и препровождения времени.
Но кто правит миром, не подумает ли он, что я поступаю таким же образом? Кто сможет обуздать языки, чтобы они меня не поставили в один разряд с людьми, которые в этом вопросе бегут по следам насмешников? Кто может удержать неверящих, утверждающих и подтверждающих, что я не намерен хвалить осла и ослиность всерьез и по-настоящему, а скорее добавляю масла в светильник, зажженный другими? Однако, мои безрассудные и дерзкие судьи, ленивые и плутоватые клеветники, тайные и страстные хулители, удержите свои шаги, откройте глаза, обратите внимание; посмотрите, вникните, вдумайтесь: чисты ли, истинны ли и убедительны мои простые понятия, провозглашаемые мнения и силлогистические доводы, которые я высказываю в пользу этого священного, непорочного и святого животного, или же они фальшивы, невозможны и мнимы.
Если вы увидите, что они действительно покоятся на прочнейших основах, если они красивы, хороши, не отклоняйте их, не избегайте, не отбрасывайте, но примите их, усвойте их, следуйте за ними и не будьте слишком связаны привычками веры, не будьте побеждены удовлетворенностью мышления и руководимы тщеславием молвы, если свет разума покажет вам не то, голос учения прозвучит на другой лад и действие опыта подтвердит иное.