Себасто. Но я хотел бы понять, как эта скотина может различать, кто на нее садится: бог или дьявол, человек или другое животное, не очень большое или малое, если наиболее определенная вещь, которую сия скотина может знать, это то, что она - осел и хочет быть ослом, и не может претендовать на лучшую жизнь и иметь привычки лучшие ослиных, и не должна ожидать лучшего конца, чем ослиный, и ей невозможно, неуместно и недостойно иметь иную, не ослиную славу?
Саулино. Верен тот, кто не позволяет, чтобы пытались сделать больше возможного; он знает свое, он держит и поддерживает свое посредством своего же, и это у него не может быть отнято. О, святое невежество, о, божественная глупость, о, сверхчеловеческая ослиность! С каким восхищением глубокий и созерцательный Дионисий Ареопагит в послании к Кайю утверждает, что незнание есть совершенннейшее знание, желая выразиться в том смысле, что ослиность есть божественность. Ученый Августин , сильно опьяненный этим божественным нектаром, в “Речах к самому себе” свидетельствует, что незнание скорее, чем знание, ведет его к богу и наука в большей степени, чем незнание, влечет его к гибели. Образно поясняя свою мысль, он говорит, что спаситель мира вошел в Иерусалим ногами и стопами ослов, мистически обозначая в этой воинствующей церкви то, что оправдывается в торжествующем граде; как говорит пророк-псалмопевец: “Не на силу коня смотрит он, не к быстроте ног человеческих благоволит”.
Корибант. Добавь со своей стороны: “но надеется на силу и ноги ослицы и ее родного осленка”.
Саулино. Однако, желая показать вам, что только благодаря ослиности мы можем стремится к сей высокой дозорной башне, я хочу разъяснить, что невозможно лучшее созерцание, чем то, которое отрицает всякую науку, всякое понимание и суждение об истине. Таким образом, высшее познание есть определенное убеждение, что ничего нельзя знать и ничего неизвестно и, следовательно, можно познать о себе лишь то, что нельзя быть чем-либо иным, кроме осла. К этому выводу пришли сократики, платоники, воздерживающиеся от суждения скептики, пирронисты и тому подобные люди, у которых уши не столь малы, губы не так тонки и хвосты не так коротки, чтобы они сами не видели их у себя.
Себасто. Прошу вас, Саулино, сегодня не продолжать дальше выяснение этого; ведь для настоящего момента мы усвоили достаточно; кроме того я вижу, что наступило время обеда, а тема требует длительного обсуждения. Поэтому не угодно ли будет вам (если этого пожелает и Корибант) снова встретиться завтра для дальнейшего уяснения вопроса. Я же приглашу Онорио, который помнит, что он был ослом, и поэтому всецело предан пифагореизму; кроме того он имеет свои серьезные соображения, благодаря которым, может быть, станут для нас приемлемы некоторые его положения.
Саулино. Это было бы хорошо, и я хотел бы этого, так как он облегчит мне труд.
Корибант. Я также присоединяюсь к этому мнению. Однако уже наступил час, когда я должен отпустить своих учеников, чтобы они возвратились в свои дома, к своим ларам39. Но если угодно, до тех пор пока этот вопрос не будет разрешен нами, я согласен ежедневно встречаться здесь с вами в эти часы.
Саулино. И я буду поступать так же.
Себасто. Ну, в таком случае до свидания!
Конец первого диалога
Диалог второй
Собеседники:
Себасто, Онорио, Корибант, Саулино
Себасто. И ты вспоминаешь, что возил поклажу?
Онорио. И вьюки и грузы, а также не раз натягивал баллисту. Сперва я служил у одного огородника, помогая ему перевозить навоз из города Фив до огорода близ городской стены и привозить с огорода в город салат, лук, арбузы, пастернак, редиску и прочие овощи. Затем я перешел к купившему меня угольщику, у которого я через несколько дней потерял жизнь.
Себасто. Как выозможно, что ты это помнишь?
Онорио. Расскажу потом. Однажды я пасся на обрывистом и каменистом берегу. Влекомый желанием попробовать чертополох, который рос по обрыву слишком низко для того, чтобы можно было без опасения вытянуть шею, я захотел, вопреки рассудку и здравому природному инстинкту, спуститься к нему, но сорвался с высокой скалы. Тут мой хозяин увидел, что купил меня для воронья. Освобожденный от телесной темницы, я стал блуждающим духом без телесных органов. Я заметил при этом что, принадлежа к духовной субстанции, я не отличаюсь ни по роду, ни по виду от всех других духов, которые при разложении разных животных и сложных тел переходят с места на место. Я увидел, что Парка не только в области телесной субстанции создает с одинаковым равнодушием тело человека и тело осла, тела животных и тела, считающиеся неодушевленными, но и в области субстанции духовной она относится равнодушно к тому, какова душа - ослиная или человеческая, душа, образующая так называемых животных, или душа, находящаяся во всех вещах. Как все влаги по своей субстанции суть единая влага, все части воздуха суть в субстанции единый воздух, так и все духи происходят от единого духа Амфитриты40 и вернутся к ней опять.
Через несколько времени я пришел в то состояние, о котором говорится:
По истечении тысячелетнего века те души
Бог призывает великой толпою к источнику Леты,
Чтобы в забвении опять возвратились к небесному свету,
Начали новую жизнь, облекаяся в новое тело.
И вот, убегая от блаженных полей, не испробовав воды быстрой Леты, вместе с толпой теней, главным проводником которой был Меркурий, я толь ко сделал вид, что пью эту жидкость вместе с другими душами. В действительности же я лишь приблизился и коснулся ее губами, чтобы обмануть присматривающих, для которых достаточно было видеть мокрыми мой рот и подбородок. Я направился к более чистому воздуху через Роговые ворота и, оставив у себя за плечами и под ногами бездну, очутился на горе Парнас, о которой не сказки рассказывают, что благодаря своему каббалинскому источнику она была посвящена отцом Аполлоном его дочерям - музам.
Там силою и распоряжением судьбы я обратился опять в осла, но не забыл об умопостигаемых формах, которых оказался не лишен животный дух. Благодаря этому свойству у меня выросли на одном и другом боку форма и сущность двух крыльев, вполне достаточных, чтобы поднять до звезд груз моего тела.
Так я оказался на небе и там был назван уже не простым ослом, а ослом летучим и даже пегасским конем. Затем я был сделан исполнителем многих повелений провидца Юпитера, служил Беллерофонту, прошел через многие знаменитые и почетнейшие назначения и в заключение был возведен на звездное небо между границами созвездий Андромеды и Лебедя с одной стороны, и Рыб и Водолея - с другой.
Себасто. Ответьте мне, пожалуйста, кратко, прежде чем вы дадите нам возможность выслушать подробный рассказ об этих вещах. Действительно ли на основании собственного опыта и воспоминаний об этом факте вы признаете истинным мнение пифагорейцев, друидов, саддукеев и других об этом беспрерывном метемфизикозе, то есть трансформации и перевоплощении всех душ?
Дух - из животных он тел в тела переходит людские
И возвращается вновь в животные, странствуя вечно.
Онорио. Да, синьор, совершенно точно.
Себасто. Так что вы определенно думаете, что душа человека по своей субстанции тождественна душе животных и отличается от нее лишь своей фигурацией?
Онорио. Душа у человека в своем роде и в своем специфическом существе та же, что и у мухи, у морских устриц, у растений и любой одушевленной и имеющей душу вещи, так как нет тела, которое не имело бы в себе самом более или менее живой или совершенной связи с духом. Но этот дух роком или провидением, законом или фортуной соединяется либо с одним видом тела, либо с другим и, на основании разнообразия и сочетания органов тела, имеет различные степени совершенства ума и действий. Когда этот дух, или душа, находится в пауке, имеется определенная деятельность, определенные коготки и члены в таком-то числе, величине и форме; соединенная же с человеческим отпрыском, она приобретает другой ум, другие орудия, положения и действия. Допустим, если бы это было возможно (или если бы это фактически случилось), что у змеи голова превратилась бы в человеческую голову, откинулась назад и выросло бы туловище такой величины, каким оно могло стать за время жизни этого вида животных; допустим, что язык у нее удлинился, расширились плечи, ответвились руки и пальцы, а там, где кончается хвост, образовались ноги. В таком случае она понимала бы, проявляла бы себя, дышала бы, говорила, действовала и ходила бы не иначе, чем человек, потому что была бы не чем иным, как человеком.