Буркий. Подобного рода утверждениями вы хотите перевернуть мир вверх дном.
Фракасторий. Тебе кажется, что было бы плохо, если бы кто-нибудь захотел перевернуть вверх дном перевернутый мир?
Буркий. Так вы желаете считать ничем все эти усилия, труды, занятия “о физических вопросах“50, “о небе и мирах”, относительно которых ломали себе головы столько великих комментаторов, парафрастов, глосаторов, составителей компендиев и сумм, схолиастов, переводчиков, составителей вопросов и теорем; на которых построили свои системы глубокие, тонкие, золоченые, великие, непобедимые, неопровержимые, ангельские, серафические, херувимские и божественные ученые?
Фракасторий. Прибавь, ломающие скалы, разбивающие камни, вооруженные рогами и копытами51. Прибавь, глубоко видящие, палладоподобные, олимпийские, небесные, небесно-эмпирийские, гремящие.
Буркий. Так мы должны, согласно вашему утверждению, всех их выбросить в нужник? Конечно, мир хорошо управлялся бы, если бы мы презрительно отбросили размышления столь великих и достойных философов!
Фракасторий. Конечно, было бы несправедливо отнимать у ослов их сено и желать, чтобы их вкус был подобен нашему. Умы и интеллекты различаются не в меньшей степени, чем жизненные духи и желудки.
Буркий. Так вы думаете, что Платон - невежда и Аристотель - осел и что их последователи - глупцы, дураки и фанатики?
Фракасторий. Я не говорю, что эти жеребцы, а те ослы, что эти малые, а те большие обезьяны, как вы утверждаете обо мне; но, как я вам говорил сначала, я их считаю героями земли. Но я не хочу им верить без доказательств и соглашаться с их предложениями, неверность которых доказана ясно и отчетливо, как вы могли сами убедиться, если только вы не слепы и не глухи.
Буркий. Но кто же будет судьей?
Фракасторий. Каждый регулированный опыт и живое суждение, каждая скромная и менее упрямая личность, которая признает себя побежденной и неспособной отстаивать доводы противников и противоречить нашим доводам.
Буркий. Если даже я их и не сумею защитить, то это будет скорее следствием моих собственных недостатков, чем следствием недостатков их учения, но если вы их опровергнете вашими доводами, то это будет не следствием истины вашего учения, а благодаря вашим софистическим ухищрениям.
Франкасторий. Если бы я считал, что я не понимаю причин явлений, я бы воздерживался от суждения. Если бы я был настроен подобно вам, я бы считал себя ученым по вере, а не по знаниям.
Буркий. Если бы ты был лучше настроен, то ты бы понял, что ты самонадеянный осел, софист, враг просвещения, палач души, любитель новостей, противник истины и подозрительный еретик.
Филотей. До сих пор он выказал мало учености, теперь же он показал, что не обладает скромностью и лишен вежливости.
Эльпин. Он имеет громкий голос и спорит более дерзко, чем обутые в башмаки с деревянной подошвой монахи52. Мой дорогой Буркий, я очень хвалю твою твердость в вере. Ты уже с самого начала заявил, что если бы это было истиной, ты все же не желал бы верить.
Буркий. Да, я предпочитаю быть невежественным со многими знаменитыми учеными, чем знать, быть ученым вместе с немногими софистами, каковыми я считаю этих твоих друзей.
Фракасторий. Ты, повидимому, плохо различаешь между учеными и софистами, если верить тому, что ты говоришь. Не бывают знаменитыми учеными те, которые невежественны, а те, которые знают, не бывают софистами.
Буркий. Я знаю, что вы понимаете то, что я хочу сказать.
Эльпин. Для нас было бы достаточно, если бы мы поняли то, что вы говорите, ибо вы сами с большим трудом понимаете то, что вы хотите сказать.
Буркий. Идите, идите, более ученые, чем Аристотель; прочь, прочь, более божественные, чем Платон, более глубокие, чем Аверроэс, более рассудительные, чем большинство философов и теологов стольких эпох и стольких наций, которые комментировали Аристотеля, восхищались им и превозносили его до небес. Идите, идите, вы, о которых я не знаю, кто вы такие и откуда вы происходите и которые настолько дерзки, что плывете против течения, по которому плывет столько великих ученых.
Фракасторий. Это еще лучший из всех доводов, которые вы приводите, если только это можно считать доводом.
Буркий. Ты, конечно, был бы ученее, чем Аристотель, если бы только не был скотом, жалким человеком, нищим и несчастным, питающимся просом, умирающим с голоду, имеющим отцом своим портного, а матерью прачку, внуком сапожника Цекко, сыном Мома, почтальоном уличных девок, братом Лазаря, который делает подковы ослам. И вы, которые не на много лучше его, идите ко всем чертям! Эльпин. Помилуйте, великолепный синьор, не утруждайте себя больше приходить к нам и ждите, пока мы придем к вам.
Фракасторий. Желать доказать истину разумными доводами подобного рода людям - это все равно, что мыть голову ослу различными сортами мыла и щелока; мыть его сто раз не приносит больше пользы, чем один раз. Употреблять тысячу сортов мыла все равно. что один, там, где безразлично быть ли мытым или немытым.
Филотей. Да, подобного рода голова после мытья более грязна, чем в начале мытья и до него; ибо чем больше воды и благовоний вы употребите на нее, тем больше будут подыматься пары из головы, и мы почувствуем зловоние, которого раньше не чувствовали; и это будет тем противнее, чем ароматнее будут жидкости, которые мы употребляли. Мы сегодня много говорили; меня радуют ваши способности, Фракасторий, и зрелость вашего суждения, Эльпин. Теперь, после того как мы говорили о бытии, числе и качестве бесконечных миров, хорошо будет, если мы завтра рассмотрим, существуют ли противоположные доводы и каковы они.
Эльпин. Мы так и сделаем
Фракасторий. До свидания.
Конец третьего диалога
Диалог четвертый
Филотей. Бесконечные миры, следовательно, существуют не таким способом, каким воображают, что составлена эта земля, окруженная столькими сферами, из которых одни содержат одну звезду, а другие бесчисленное количество звезд; пространство таково, что через него могут пробежать все эти звезды, причем каждая из них такова, что она может двигаться самопроизвольно и вследствие внутреннего принципа, так что она всегда причастна подобающим вещам; каждая из этих звезд такова, что она достаточно велика и способна и достойна считаться миром; каждый из них обладает деятельным принципом и способом существовать, который обеспечивает непрерывное рождение и жизнь бесчисленных и превосходных индивидуумов. Если только мы поймем, что видимость мирового движения вызвана истинным ежедневным движением земли (подобное которому имеется также и в других подобных звездах), то не будет оснований, которые принуждали бы нас считать все звезды одинаково далеко отстоящими от нас, как это думает чернь, которая полагает, что они пригвождены и прикреплены к восьмой сфере; никто не сумеет упрекать нас за наше убеждение, что расстояния этих бесчисленных звезд различаются в бесконечной степени, по длине радиуса. Мы тогда поймем, что круги и сферы не расположены по вселенной таким образом, что одни входят в другие, причем меньшие входят в большие, наподобие того как расположена кожура в луковице; мы поймем, что в эфирном поле тепло и холод, излучаемые небесными телами, умеряют друг друга, согласно различным степеням, так что в этих взаимодействиях мы можем усматривать ближайшие причины различных форм и видом бытия.
Эльпин. Но, помилуйте, обратитесь теперь к опровержению противоположных доводов, в особенности Аристотеля, которые слепая толпа считает более прославленными и знаменитыми, чем совершенные доводы. Для того чтобы не опустить ни одного из них, я вам приведу все доводы и мнения этого жалкого софиста, и вы рассмотрите их по порядку.
Филотей. Мы это сделаем
Эльпин. Надо рассмотреть, говорит он, в первой книге своего “О небе и мире“53, существует ли другой мир кроме этого.
Филотей. Относительно этого вопроса вы знаете, что он применяет понятие мира в другом смысле, чем мы; ибо мы прибавляем мир к миру и звезду к звезде в этом обширнейшем эфирном лоне, что, по общему признанию, утверждали все те мудрецы, которые считали, что существуют бесчисленные и бесконечные миры. Он применяет название мира к агрегату различным образом расположенных элементов и фантастических кругов вплоть до выпуклости первого движимого, которое обладает совершенной круглой формой и увлекает все в своем быстром движении вокруг центра, около которого мы обитаем. Поэтому было бы пустым и детским препровождением времени, если бы мы хотели разобрать по порядку все эти фантазии; но будет хорошо и необходимо, если мы разберем те его доводы, которые противоречат нашим взглядам, и не обратим внимания на те доводы, которые им не противоречат.