Гервазий. Ради какой цели?
Полиинний. Чтобы судить, говорю я.
Гервазий. Действительно, вам подобным, более чем другим, вполне подлежит выносить суждение о науках и учениях; потому что вы те единственные, кому милость звезд и щедрость фатума предоставила способность извлекать сок из слов.
Полиинний. А следовательно, также и из смыслов, которые присоединены к словам.
Гервазий. Как к телу душа.
Полиинний. Слова, если их хорошо понять, дают возможность правильно уловить также смысл; поэтому из познания языков (в которых я опытен более, чем кто-либо иной в этом городе, и считаю себя не менее ученым, чем любой, кто держит открытую школу Минервы) происходит познание любой науки.
Гервазий. Следовательно, все те, кто понимают итальянский язык, поняли бы философию Ноланца?
Полиинний. Да, но здесь необходимо еще некоторое другое упражнение и суждение. Гервазий. Неоднократно я думал, что эта практика есть главное; ибо тот, кто не знает греческого, может понять весь смысл Аристотеля и распознать многие ошибки в нем. Вполне очевидно, что то идолопоклонство, с которым относились к авторитету этого философа, особенно что касается природных вещей, совершенно уничтожено теми, кто понимает учения, приносимые этой другой школой; и тот, кто не знает ни греческого, ни арабского, ни, быть может, латинского, как Парацельс, может лучше познать природу лекарств и медицины, чем Гален, Авиценна и все те, кто говорит по-латыни. Философия и наука о законах приходит к гибели от недостатка не в истолкователях слов, но в тех, кто углубляется во мнения.
Полиинний. Так, следовательно, ты включаешь меня в число глупой толпы.
Гервазий. Это противно воле богов, ибо я знаю, что благодаря знанию и занятию языками (что является делом редким и единственным) не только вы, но и все подобные вам являетесь ценнейшими для вынесения суждения об учениях, после того как просеяли мнения тех, кто этим занимается.
Полиинний. Так как вы говорите вполне правильно, то я легко могу убедить себя, что вы говорите это не без основания; если вам не тяжело здесь его привести, быть может, вы не сочтете это для себя неудобным.
Гервазий. Желая раз навсегда высказаться относительно вашей мудрости и образованности, я скажу следующее: есть распространенная поговорка, что те, кто находится вне игры, понимают в ней больше, чем те, кто в ней участвует; так, например, те, которые присутствуют на спектакле, могут лучше судить о действии, чем те, которые находятся на сцене; и о музыке может дать лучший отзыв тот, кто не участвует в капелле или концерте; подобным же образом происходит при игре в карты, шахматы, фехтованье и т. п. Так и вы, прочие синьоры педанты, так как не имеете никакого отношения и касательства ни с какой стороны к науке и философии и не причастны и никогда не были причастны к Аристотелю, Платону и другим им подобным, вы, при помощи вашей грамматической самоуверенности и вашей природной презумпции, можете лучше судить о них и осуждать их, чем Ноланец, который находится в том же театре, чувствует себя там как у себя дома и в своем семействе, так что легко их поражает, после того как узнал их внутренние и более глубокие мнения. Я утверждаю, что вы, не принадлежа ни к какой профессии благородных и талантливых умов, лучше можете о них судить.
Полиинний. Мне трудно сразу ответить этому наглецу. Голос застрял в горле.
Гервазий. Однако подобные вам столь высокомерны, как если бы не было других, кто понимал бы что-либо в этом; и между тем уверяю вас, что вы достойно узурпируете право то одобрять, то отвергать, то другое толковать, делать здесь сличение и сопоставление, там - дополнение.
Полиинний. Этот невежда из того, что я опытен в гуманитарных науках, хочет сделать вывод, что я невежествен в философии. Гервазий. Ученейший мессер Полиинний; я говорю вам, что если вы владеете всеми языками, которых имеется, как говорят наши проповедники, семьдесят два…
Полиинний. С половиною.
Гервазий. …то отсюда не только не следует, что вы способны выносить суждение о философах, но кроме того вы не можете перестать быть самым неуклюжим из всех имеющим человеческий вид. Далее ничто не мешает тому, кто едва владеет одним из языков, и притом неправильно, быть наиболее мудрым и ученым во всем мире. Поразмыслите же, какую пользу принесли двое подобных людей, из которых один - французский архимандрит, написавший Школу свободных искусств и Замечания против Аристотеля, а другое педантское дерьмо - итальянец, перемаравший столько тетрадей своими перипатетическими дискуссиями. Как каждый легко видит, первый красноречиво показывает, что он не слишком мудр, второй же, говоря просто, показывает, что в нем много от животного и от осла. О первом мы все же можем сказать, что он понял Аристотеля, но понял его плохо, и если бы он его понял хорошо, то, быть может, он бы сообразил повести против него почетную войну, как это сделал рассудительнейший Телезий Козенцкий. О втором мы можем сказать, что он его не понял ни плохо, ни хорошо, но что он его читал и перечитывал, толковал, разбирал и сопоставлял с тысячью других греческих авторов, его друзей и врагов; и в конце концов была произведена величайшая работа, не только без всякой пользы, но также с величайшим убытком; так что желающий увидеть, в какую бездну глупости и высокомерного тщеславия погружает педантский обычай, пусть рассмотрит эту его книгу… Но вот пришли Теофил и Диксон.
Полиинний. Добро пожаловать, господа. Ваше присутствие - причина того, что мой гнев не мечет молниеносных суждений против пустых положений, поддерживаемых этим болтливым бездельником.
Гервазий. А меня вы лишаете удовольствия забавляться величием этого почтеннейшего.
Диксон. Все идет хорошо, если не гневаться.
Гервазий. То, что я говорю, я говорю шутливо, ибо я люблю синьора маэстро.
Полиинний. Я также, если гневаюсь на что-либо, гневаюсь не всерьез, так как у меня нет ненависти к Гервазию.
Диксон. Хорошо. Итак, дайте мне приступить к обсуждению с Теофилом.
Теофил. Итак, Демокрит и эпикурейцы, которые все не телесное принимают за ничто, считают в соответствии с этим, что одна только материя является субстанцией вещей, а также божественной природой, как говорит некий араб, по прозванию Авицеброн, что он показывает в книге под названием Источник жизни. Эти же самые, вместе с киренаиками, киниками и стоиками, считают, что формы являются не чем иным, как известными случайными расположениями материи. И я долгое время примыкал к этому мнению единственно потому, что они имеют основания, более соответствующие природе, чем доводы Аристотеля. Но, поразмыслив более зрелым образом, рассмотрев больше вещей, мы находим, что необходимо признать в природе два рода субстанции: один, это - форма, и другой, это - материя; ибо необходимо должна быть субстанциальнейшая действительность, в которой заключается активная потенция всего, а также наивысшая потенция и субстрат, в которой содержится пассивная потенция всего; в первой имеется возможность делать, во второй - возможность быть сделанным.
Диксон. Всякому, умеющему хорошо размышлять, ясно, что первый имеет возможность делать все лишь в том случае, если всегда имеется то, что может быть сделано всем. Как может неделимая душа мира (я говорю о всей форме) образовывать фигуры без обладающего размерами или количествами субстрата, каковым является материя? И как может материя получить форму? Быть может, сама собою? Ясно, что мы можем утверждать, что материя получает фигуру сама собою, если мы склонны все оформленной всеобщее тело считать материей, и называет его материей, как животное со всеми его способностями мы назвали бы материей, отличая его не от формы, но от одной только действующей причины.
Теофил. Никто не может помешать вам пользоваться названием материи по вашему способу, как, равным образом, у многих школ она имела разнообразные значения. Но этот способ рассмотрения, о котором вы говорите, я знаю, может хорошо подойти лишь какому-либо механику или врачу, работающему практически, как например тому, кто разделяет все тело на Меркурий, соль и серу. Это утверждение не столь обнаруживает божественное дарование врача, сколь может обнаружить величайшую глупость того, кто пожелал бы называться философом; задача последнего состоит не в том, чтобы придти только к тому различению начал, которое производится физическим путем разделения при помощи способности огня, но также к тому различению начал, для которого ничто материальное не является действующей причиной, ибо душа, неотделимая от серы, Меркурия и соли, является формальным началом, каковое не есть предмет с материальными качествами, но вполне господин материи; оно не затрагивается делом химиков, чье разделение ограничивается названными тремя вещами и которые знают иной вид души, чем душа мира, которую мы должны определить.