Обнаружение в прежних и нынешних паломничествах мощного светского компонента еще в большей степени вызвало сомнение в справедливости теории Тэрнера: «Многие паломничества не только связаны с ситуациями конфликта и социального разделения, но также подвержены контролю со стороны сил скорее светских, чем духовных»[63]. Вильям Сватос утверждает, что паломничество характеризуется не единой — сакральной — мотивацией, а смешанной, причем светский компонент играет наиважнейшую роль: «в религиозной истории неоднократно получалось так, что религия снова и снова использовалась как хорошим, так и дурным образом в целях весьма далеких от девоционалистских или теологических»[64]. Сватос напоминает концепию Ида и Сэллноу, утверждавших, что паломнический процесс отличает «свойственная [ему] гетерогенность» и что паломнический опыт становится «ареной для соревнующихся религиозных и секулярных дискурсов», в которых разные позиции выражают разные категории паломников, население святых мест и ритуальных специалистов. Это ведет к тому, что «если уже никто из участников не воспринимает паломничество как нечто определенное, то никто более не может и соглашаться с единообразным определением феномена паломничества»[65].
В отсутствии единообразия логично усмотреть в паломничестве набор признаков, как это и делают Коулмэн и Элснер: «Мы даже можем считать паломничество продуктом соединения разных элементов — таких, как ритуал, организованное путешествие, объекты поклонения, временные «коммунитас» на конкретных пространствах, жертвование времени и сил, просьб и подношений к святым фигурам, т.е. всего того, что существует в других жизненных сферах. Именно потому, что эти элементы существуют где-то еще, паломничество трудно выделить как самостоятельный (discrete) феномен. Каждый конкретный случай может усиливать один или несколько элементов по сравнению с другими…»[66]. Далее они же говорят о паломничестве как о созвездии признаков (constellation of features), куда включены «мифы, ритуалы, нарративы, природные и рукотворные детали». Все вместе это характеризует ландшафт, через которое и осуществляется движение физических тел[67].
Итогом всего вышесказанного можно считать признание того, что на сегодняшний день отсутствует единообразное определение и/или понимание феномена паломничества, не разрешены трудности с выделением его как самостоятельной единицы научного анализа, а участники дискуссий (как это, например, показали опыты российских конференций) просто «не слышат (да и не слушают друг друга». Все это ни в коей мере не прекращает дискуссию вокруг самого Тэрнера, чья модель уже успешно прикладывается к таким явлениям современной жизни, как «реалити-шоу» и проч.
Труды Тэрнера известны и в России, однако преимущественно используются его построения в области теории символов (кстати, в современных условиях при современных средствах распространения информации большинство паломничеств и становятся особенно мощными символами). Общей теории паломничества на русском языке посвящены работы Н. Ф. Ускова, Ф. С. Корандея и И. П. Глушкова[68]. По моим сведениям, в России состоялось всего две конференции, сфокусированные на паломнической тематике: «Паломничество как обряд и поиск: религиозные практики в движении» (октябрь 2006, Франко-Российский центр научных связей по общественным и гуманитарным наукам и Центр изучения религий РГГУ, Москва) и «Феномен паломничества в религиях: священная цель, священный путь, священные реликвии» (ноябрь 2006, Государственный музей истории религий, Санкт-Петербург). На обеих конференциях многие доклады не соответствовали тематике, что свидетельствует об отсутствии устойчивого интереса к феномену паломничества среди отечественных исследователей. В частности, ни на одной из конференций не ставился вопрос о проведении границы между посещением культового объекта в рамках разнообразных религиозных акций и собственно паломничества, а также не поднимался вопрос об особенностях (если таковые существуют) паломничества в православии.
В отличие от терминов из других языков (peregrination, pilgrimage, pelerinage, Pilgerfahrt, паломничество и проч.), этимология индийского аналога — tirtha-yatra или tirthatan — базируется на идее конкретного места (tirtha — брод, переправа, святое место возле воды[69]) и путешествия (yatra, atan — движение, путешествие). Однако, как свидетельствуют древние и средневековые источники (эпос, правовая литература и паломнические нарративы) и, в значительной степени, современная паломническая практика, движение нацелено не на одну единственную святыню, даже если она включена в дефиницию паломничества (например, kashi-yatra — паломничество в священный город Каши [Варанаси, Бенарес]), но представляет собой перемещение от одной святыни к другой с отправлением повсюду соответствующих данному месту ритуалов или целого комплекса ритуалов.
64
68
69
Подробнее см.: