Подкрепляя свою мысль доводами из Библии, Гиберт ссылается на шаткость библейского фундамента культа реликвий. В частности, нигде в Евангелиях и Деяниях апостольских не поминают волос и бород апостолов. Вдохновленный Августином, неоднократно во многих местах порицавшим злоупотребления в культе, автор рассматривает тему достоверности источников сведений о почитании святых. При несомненной святости жизни, деятельности и смерти апостолов судьба их останков, как хорошо известно, определялась по воле людей. По поводу мучеников, и, еще больше, исповедников церковь обязана иметь доказательства, исследовать их подозрительно однотипные писания и обстоятельства казни.
Чудотворные дары и воскрешения умерших, о которых сказано в Писании, Гиберт признает божественными «каналами», полезными для укрепления веры. Однако, в трактате описано немало возмутивших автора случаев, когда реликвии мнимо воскресших и притом безымянных людей служили клирикам для учреждения весьма выгодных для них новых мест почитания святых. Он горько сокрушается, что однажды сам стал соучастником прославления ложной реликвии. Когда в Ножане проводился сбор денег на церковь, монах демонстрировал зрителям чудо-сосуд, в котором находился кусок хлеба, якобы надкусанного Христом. В качестве поруки он указал на ученость присутствовавшего среди зрителей аббата, не решившегося возразить против акции, которую в трактате он назвал безумной и преступной[175].
Истоки современной тенденции народа к каждодневному сотворению кумиров, как рассказано в пятой главе первой книги «О залогах святых», восходят к богам золотого века, она крепнет в Вавилоне и древней Иудее, характерна для древнеримской жизни. Для Гиберта эта тенденция не религиозная, а поэтическая, сказочная, что было понятно уже Горацию, а также папе Григорию Великому. Молиться неведомо кому, «по бабьим россказням»,— грешно, и молчание клира в данном случае, согласно Амвросию Медиоланскому, означает отступление от его морального долга перед «неучеными»[176]. Греховно смешивать под алтарями останки праведников с теми, чьи души уже пребывают в аду. Так ставится вопрос о долге образованного клира перед народом проверять жития святых, сведения о чудесах на могилах и прочие внешние знаки святости, которые по своей природе автор считает «двусмысленными» (amphibola). Согласно древней традиции, все останки святых, известных и безымянных, почитаются как подлинные и чудотворные, хотя многие из них оскорбляют Бога, будучи «фальшивейшими».
Не менее сложной, как показывает жизнь, является проблема подлинности останков прославленных мучеников, святость которых чтится по всему миру или по всей стране. Речь идет о «бицефале» Иоанне Предтече, а также о двух телах первого епископа Амьена Св. Фирмина, которые имеются и в Амьене, и в Сен-Дени, а также о теле первого епископа Байе Св. Экзюпера. Гиберт полагает, что у монахов Сен-Дени больше прав считать свои останки обезглавленного Св. Фирмина подлинными, поскольку на них имеются пломба и древняя надпись. Тело того же святого в Амьенском соборе в раке из чистого золота, перенесенное туда при чудесных обстоятельствах, таких доказательств не имеет. Тело Св. Экзюпера, купленное епископом Байе, братом короля Вильгельма Завоевателя, положили в алтарь, но затем оказалось, что оно принадлежит крестьянину, а не духовному лицу. Трудно определить, какому храму принадлежат подлинные, а какому фальшивые реликвии, еще и потому, что чудесные воздействия останков святых демонстрируются клириками почти повсюду.
Вместо того, чтобы учить необразованных людей истинной набожности и спасению души, клирики заняты спорами о реликвиях. Эти споры в трактате обличаются авторитетом божественного слова Писания. «Пустые споры между людьми поврежденного ума, чуждыми истине, которые думают, будто благочестие служит для прибытка. Удаляйся от таких» (1 Тим. 6.5). Не о набожности, а о корысти духовных лиц свидетельствует умножение останков святых, лишь бы «эти извержения из тел приносили им деньги» («hoc excrementa efficient crumenarum»[177]). Гиберт пишет, что реликвии — это всего лишь людской прах, связанный с временной стороной духовной жизни человечества. Каждый человек распоряжается своей плотью и заботиться о ней не вечно, а пока в ней пребывает душа. Вечностью распоряжается Бог, создав человека из праха и возвращая каждого обратно в общее материнское лоно материи.