Принципиальным в подходе Ида и Сэллноу стала и деконструкция изначальной сакральности религиозного центра, что также составляло один из аспектов тэрнеровской теории: они продемонстрировали на примере Иерусалима множественность дискурсов, по-разному трактующих святость одного и того же места, которая тем самым не является присущей, а привносится извне[31]. Такое восприятие сакральности — почти как «пустого сосуда», естественно, привело к пересмотру самой этой концепции (что, кстати, и отразилось в названии сборника — «Испытание сакрального»). По мысли Ида и Сэллноу, перспективной единицей анализа должны стать не предложенные Тэрнером парадигмы, а триада «сакральное место — сакральная персона — сакральный текст» в рамках «проверочной» или «испытательной» или «соревновательной» природы паломничества.
«Испытание сакрального» также, в свою очередь, подверглось всеобъемлющей критике. По наблюдения Лутца Кёлбера, Ид и Сэллноу подменили объект исследования — вместо паломничества и его объединяющей силы, они обратились к многочисленным дискурсам, в которых оно фигурирует, т.е., по сути, к разъединяющему аспекту[32]. Саймон Коулмэн и Джон Элснер, авторы еще одного авторитетного труда — «Прошлое и настоящее паломничества в мировых религиях» — оспорили центральную идею, вынесенную в название «Испытание сакрального»: «Можно утверждать, что в то время как буквально все социальные практики открыты для противостояния, не все из них напоминают паломничества. Другими словами, выделение идеи, что места паломничества лишены присущего им значения, направлено на игнорирование значительного структурного подобия в паломнических практиках внутри и за пределами разных традиций»[33]. Они же подвергли сомнению прямую связь между священным текстом и паломничеством, поскольку «далеко не все религиозные системы ориентированы на текст, но и те, которые ориентированы, могут вызывать религиозное переживание, не связанное с текстом»[34]. И наконец, Коулмэн и Элснер решительно не согласны с тем, что Ид и Сэллноу практически лишили паломничество его определяющего фактора — движения. Интересно, что впоследствии Ид (уже вместе с Коулмэном в качестве соредактора) в предисловии к новой коллективной работе так определял главный недостаток «Испытания сакрального»: статьи сборника «сосредоточены преимущественно на прибытии и пребывании в конкретном месте поклонения,… и даже когда Ид и Сэллноу предлагают позитивную программу [для изучения] христианского паломничества в виде соединения «персоны», «текста» и «места», «движение» в этой группе элементов отсутствует»[35].
Как, кстати, отмечает Джудит Адлер, анализ латинской лексемы peregrinatio в раннехристианских текстах выявил то, что «географическое движение само как таковое (per se) было основным в первоначальной конструкции святости и ереси, чистоты и греха»[36]. Тем самым Адлер реконструировала первоочередную важность динамического аспекта по сравнению со статикой пребывания в священном центре. Н. Ф. Усков в монографии «Христианство и монашество в Западной Европе раннего средневековья» исследовав ту же лексему в русле иной проблематики (роли ирландских монахов в организации монастырей на германских землях), пришел к выводу о принципиальном отличии peregrinatio (он оставляет этот термин без перевода) от собственно паломничества. Peregrinatio, по его источникам, подразумевает поиск «места, уготованного Господом, и в этом смысле является самостоятельной религиозной аскезой, которая может выражаться даже в «затворе в монастыре», т.е. вообще не подразумевать никакого движения![37] Адлер, впрочем, предполагает, что привыкание создавало определенный уют, который намеренно прерывался поиском нового места[38], т.е. провоцировал движение, что в дальнейшем, возможно, и привело к варьированию между употреблением терминов peregrination и pilgrimage[39].
32
33
36
37
39
Подробный анализ термина peregrinatio в его связи с пенитенциарной практикой содержится в диссертации Ф. С. Корандея: