— Давно пора от них избавиться.
— Совершенно с вами согласен. Давно пора.
В искренности его реакции сомневаться не приходилось. У него был крупный, туповатый и мясистый нос и подбородок, который, казалось, привычно съехал на сторону — как сломанная гармоника-концертина. Когда он начинал говорить, подбородок выписывал самые немыслимые фигуры, а на щеке возникала глубокая, сложной конфигурации ямочка, похожая на шрам. В сравнении с румяными щеками лоб был мраморно-белым, как у античной статуи; на лбу лежала замысловато выстриженная темно-русая с проседью челка: тяжелая, компактная и плотная. Приглядевшись повнимательней, я с немалым интересом обнаружил, что он носит парик.
— А в особенности, — я поспешил развить успех, — ото всех этих бюрократических формальностей: проверки паспортов и тому подобного.
Стоп. Все назад. По выражению его лица я сразу понял, что затронул какую-то новую, весьма тревожную ноту. Мы говорили на схожих, но по сути разных языках. Впрочем, на сей раз в реакции незнакомца элемент недоверия отсутствовал совершенно. С обезоруживающей миной неприкрытой, искренней заинтересованности он спросил:
— А у вас когда-нибудь бывали с этим сложности?
Странным мне показался не столько сам вопрос, сколько та интонация, с которой он был задан. Дабы не выказать удивления, я улыбнулся:
— Да нет конечно. Наоборот. Они ведь чаще всего даже не дают себе труда открыть багаж; что же до паспорта, они туда вообще едва заглядывают.
— Везет же некоторым.
Все, что я подумал по этому поводу, должно быть, достаточно ясно отразилось на моем лице, и он спешно добавил:
— Я знаю, оно, конечно, нелепо с моей стороны, но я совершенно не переношу, когда меня принимаются теребить, поднимать с места — обыскивать…
— Что ж тут такого? Прекрасно вас понимаю.
Я улыбнулся еще раз, мне показалось, я понял, что к чему. Старичок всего лишь навсего — невиннейшим образом — пытался провезти какую-нибудь копеечную контрабанду. Отрез шелка жене или другу — коробочку сигар. А теперь, естественно, перепугался. На вид он был достаточно состоятельным человеком, чтобы заплатить любую пошлину за что угодно. Впрочем, у богатых свои причуды.
— Так значит, вы в первый раз едете через эту границу? — спросил я тоном добродушным и покровительственным. Я не дам ему упасть духом, а если дело примет нежелательный оборот, подскажу какую-нибудь подходящую к случаю ложь, способную смягчить сердце таможенника.
— Нет, в последние годы — нет. Обычно я езжу через бельгийскую границу. В силу ряда причин. Н-да.
Выражение лица у него снова сделалось несколько отсутствующим, он помолчал и с мрачным видом поскреб подбородок. Потом внезапно что-то заставило его вспомнить о моем присутствии:
— У меня такое впечатление, что на данной стадии нашего с вами знакомства мне следует представиться. Артур Норрис, джентльмен. Или удобнее будет сказать: человек со средствами? — он нервически хихикнул, но тут же испугался и вскинулся. — Нет-нет, я вас умоляю, не нужно вставать!
Но мы сидели слишком далеко друг от друга, чтобы обменяться рукопожатием, не поднимаясь с места. Компромиссным решением стал обмен полупоклонами сидя, от пояса.
— Меня зовут Уильям Брэдшоу, — сказал я.
— Боже правый, а вы по случайности не из саффолкских Брэдшоу?
— В общем, да. До войны мы жили неподалеку от Ипсуича.
— Да что вы говорите? В самом деле? Одно время я частенько наезжал к миссис Хоуп-Лукас. У нее было славное такое имение возле Мэтлока. А до замужества она была Брэдшоу.
— Да, совершенно верно. Это моя прабабушка Агнес. Она умерла лет семь назад.
— Правда? Боже мой. Какая жалость… Конечно, мы с ней приятельствовали, когда я был еще совсем молодым человеком; а она была, скажем так, дамой средних лет. В общем, речь идет о девяносто восьмом годе.
Тем временем я потихоньку разглядывал его парик. Мне еще ни разу не доводилось видеть такой тонкой работы. На затылке, где он постепенно переходил в собственные волосы мистера Норриса, разглядеть границу было совершенно невозможно. Вот разве что пробор сразу бросался в глаза, но даже и он, на расстоянии трех-четырех ярдов, вполне прошел бы не слишком строгую призывную комиссию.
— Н-да, ничего не скажешь, — вздохнул мистер Норрис. — Боже мой, до чего тесен мир.
— С матушкой моей вы, конечно, не знакомы? А с дядей, адмиралом?
Я смирился с необходимостью поиграть в игру под названием «найди общих знакомых», скучную, но невзыскательную, которая могла длиться часами. Я уже видел в перспективе целую череду обязательных ходов — дядюшек, тетушек, кузенов, их владений и свадеб, завещаний, закладных и купчих. Затем переход к частной школе и университету, обязательно сравнить впечатления о качестве еды, обменяться анекдотами о преподавателях, знаменитых матчах и состязаниях по гребле. Все было расписано вплоть до мельчайших подробностей, до интонации.