- Нет, я вам верю – сказал Покровский, действительно поверивший прогнозу своего спутника.
- Вот и прекрасно. Надеюсь, наша поездка не отбила у вас аппетит? Если нет, то приглашаю вас к себе на торжественный завтрак.
Известие о посещении бароном Урги сильно всколыхнуло оба лагеря, и если в русском стане все только и восхищались храбростью своего предводителя, то гамины находились в унынии. Особенно горевали простые солдаты, которым предстояло сражаться с рыжебородым дьяволом, несомненно, имеющим в своем подчинении тёмную силу древней магии, с помощью которой он сумел возродиться из небытия на горе сынам поднебесной империи.
Самым громким отзвуком визита Унгерна в город, стала жесткая склока между губернатором Ченом и генералом Сун Шучженем. Гражданская и военная власть Урги усиленно обвиняли друг друга в случившимся. Генерал попрекал губернатора в отсутствии ночных полицейских патрулей на улицах города, а тот в свою очередь обличал мздоимство военного караула
Стремясь сохранить честь мундира, Сун Шучжень приказал расстрелять солдат, через чей пост Унгерн сумел беспрепятственно въехать в осажденный город. После бурного обмена мнениями, был издан приказ об усилении караульной службы на въездах в монгольскую столицу и ужесточения наказания за нахождение на улицах города во время действия комендантского часа.
Узнав о действиях своего противника, барон как хороший психолог выждал шест дней, а затем нанёс новый удар, который по его замыслу должен был если не разрушить дух защитников Урги, то, по крайней мере, основательно подорвать его. Верные Унгерну тибетцы уже давно подготовили план побега Богдо-Гэгэна из-под домашнего ареста, и вот теперь барон решил, что настала пора его выполнения.
В назначенный час, проникши во дворец живого бога, под видом паломников участники заговора, внезапно напали на солдат внутреннего караула во время приема ими пищи. Привыкшие к покорности и смирению слуг своего пленника, китайцы не ожидали нападения и были захвачены врасплох. Связав незадачливых сторожей по рукам и ногам, тибетцы подхватили Богдо-Гэгэна и его жену, одетых в простую одежду паломников на руки и, сохраняя абсолютное спокойствие, направились к выходу из дворца, охраняемый усиленным караулом китайцев.
- Кто такие? – грозно спросил верзила с сержантскими нашивками на плече, загораживая путь штыком винтовки.
- Мы мирные селяне господин, из дацана Баян-обо. Мы привезли к Богдо-Гэгэну для исцеления своих больных и слава всевышнему творцу, он не отказал нам в своём приёме и великом слове – смиренно произнес один из носильщиков. Тибетец знал, что говорить; к живому богу монголов шло много страждущих и больных со всей Монголии, и он никому не отказывал в приеме. Находясь в осаде, китайцы не рискнули запретить паломникам посещение своего святого.
- Баян-обо говоришь? – переспросил страж, усиленно вспоминая те районы Монголии, в которых свирепствовала оспа.
- Да Баян-обо господин, не бойся, оспы там нет - отвечал носильщик, руки у которого начали потеть от напряжения – хворь зимняя только, но оспы никак нет.
- Что-то я вас не припомню – важно произнес страж, желая нагнать страху на тибетца и получить с него взятку – ты не проходил сегодня мимо меня, а вдруг ты русский шпион?
- Какой из меня шпион господин, я и считать и писать не умею – со вздохом смиренно произнес носильщик – у меня только мои руки, а то, что ты не помнишь нас, так мы пришли к живому богу вчера вечером и тогда на этих дверях стоял другой господин, ростом пониже тебя, и звали его Ли.
Заранее изучив смены караулов и их состав, тибетец знал, что говорить, остановившего его китайцу. Караульный опытным взглядом оценил благосостояние стоявших перед ним тибетцев, но рваные, промасленные халаты, говорили, что их обладатели бедны и кроме вшей и клопов, стражу не чем с них поживиться.
- Проваливайте в свой Баян-обо – буркнул китаец и убрал с дороги винтовку. Тибетца не пришлось дважды упрашивать и, перехватив свою ношу, он проворно сбежал со ступенек дворца и шмыгнул в ближайший переулок, где его ждала запряженная арба. Вскоре к нему присоединился второй носильщик, который нес жену живого бога и с которого часовой все же сумел содрать плату за выход из дворца.
Не желая рисковать персоной великого бога, тибетцы не стали вывозить Богдо-Гэгэна через усиленные посты китайцев, а использовали особую тайную щель в цепи охраны и вновь на руках вынесли святого старца за пределы Угры. Беглецы несли свои драгоценные ноши, попеременно сменяя одного носильщика другим, пока не достигли укромной балки, где их уже ждали заранее приготовленные кони.
Китайцы спохватились лишь через полтора час, когда прибывший на смену караул обнаружил своих товарищей связанных в покоях живого бога. Едва была объявлена тревога, и гонцы на взмыленных лошадях устремились к караульным с приказами закрыть выезд из города, как со стороны русского лагеря, раздались громкие радостные крики и выстрелы в воздух, свидетельствующие, что китайцы опоздали с погоней.
Сразу по прибытию в лагерь повстанцев, «живой Будда» прилюдно наградил своего спасителя титулом цин-ваны, великого князя и пообещал в ближайшую ночь усилить мощь Махагалы силами духов великих монгольских воинов и царевичей. Для этой цели, было приказано немедленно соорудить огромный костер на вершине священной горы монголов. Прекрасно понимая как дорого время, Унгерн бросил всех своих воинов на заготовку дров и уже к ночи огромный помост из бревен, досок и веток был сооружен.
Под многоголосое пение бурятов и тибетцев, великий Богдо-Гэгэн начал обряд с соблюдением всех древних таинств. Исповедуя буддизм, он, тем не менее, прекрасно знал все тайные ритуалы своего народа, к которым прибег, не колеблясь ни минуты, поскольку речь шла о независимости Монголии. После того, как подручные живого бога принесли в жертву черного коня, Богдо-Гэгэн взял в руки смолистый факел и бросил его на хворост, лежавший сверху хорошо просмоленных досок. Унгерн предавал большое значение этому обряду и поэтому старался устранить любую мелочь, даже плохо горевший огонь, которая могла нарушить его замыслы.
Стоя возле быстро разгорающегося огня, освобожденный монгол, гортанно выкрикивал сокровенные слова обряда, которые должны были влить силы солдат барона и разрушить смелость китайских оккупантов. Огромное зарево на вершине горы было прекрасно видно со всех улиц Урги. Лазутчики барона сразу разъяснили значение этого огня и как следствие их работы, несколько китайских солдат самовольно покинули свои караулы. Плюнув на начальство, они бежали из осажденного города в сторону Китая.
Их побег вызвал новый виток противостояния губернатора и командующего гарнизоном Сун Шучженя. Никто из них не хотел подчиняться другому, что только усиливало развал китайского воинства. Как результат этих разногласий стало оставление Урги конным корпусом генерала Го Линя насчитывавшего 3 тысячи сабель и бывший самым лучшей частью осажденного гарнизона.
После этого случая паника с новой силой захлестнула осажденный город. Опасаясь репрессий со стороны военных, гражданские лица китайской национальности начали покидать Ургу только с наступлением темноты мелкими группами. Стоявшим на постах караульным вновь улыбнулась удача в виде поборов бегущих людей, но на этот раз, они брали деньги с большой опаской. По городу ползли упорные слухи, что в случаи взятия Урги, барон обещал перевешать всех взяточников.
Выждав ещё один день, дав страху и панике как можно глубже проникнуть в ряды гаминов, Унгерн отдал приказ о штурме города. Рано утром 5 декабря 1919 года, едва только стали видны ориентиры, кавалеристы устремились на приступ. Словно в подтверждении поддержки новоявленного бога войны, в сторону Урги подул сильный ветер, который, гнал на китайские позиции низовую метель, сильно затрудняющую действие артиллеристов.
Одновременно с этим, по сигналу двух красных ракет, с тыла на гаминов обрушились монголы, буряты, тибетцы и русские, вовлеченные Унгерном в тайный заговор. Вооруженные топорами и ножами, всё огнестрельное оружие было ранее конфисковано по приказу губернатора, они сначала напали на уличные патрули китайцев, а потом, завладев оружием, ударили по тылам, стараясь в первую очередь перебить батарейную прислугу.