В самой глубокой древности мы видим столкновения между народами, стоящими на разных ступенях развития, и происходившие именно от этого различия. Таковы были издавна противоположность и враждебность двух форм быта — кочевой и оседлой. Западная Европа и южные ее полуострова, бывшие главной сценой древней истории, по свойствам своей природы не представляли никаких удобств для кочевого быта, и потому мы не находим в преданиях этих стран известий о нем и о столкновениях между кочевым и оседлым народонаселением. Азия и Африка в своих степях и пустынях давали — и до сих пор дают — возможность народам вести кочевой образ жизни; до сих пор Средняя Азия, области, на днях вошедшие в состав Русского государства, представляют любопытную картину отношений между кочевым и оседлым народонаселением, наглядно восстановляющую отношения, которые некогда существовали и в других местах, именно в Восточной Европе, на той обширной, прилежащей к Азии равнине, на которой образовалась русская государственная область. Эта великая восточная равнина во все продолжение так называемой древней истории носила название то Скифии, то Сарматии. Для нашей цели вовсе не нужно входить в бесконечные споры о том, к какому племени принадлежат скифы и сарматы: для нас важно, что они бесспорно были кочевники, следовательно, по условиям страны кочевой элемент долго господствовал в Восточной Европе. Известны разрушительные нашествия этих кочевников на оседлые, образованные народы Европы и Азии. В эпоху падения Римской империи их сменили кочевники с другими именами, но с тем же значением для оседлого и образованного мира. В это печальное для последнего время кочевники обнаружили притязание привести и Западную Европу в такое же отношение к себе, в каком была Восточная; на последние средства древнего мира в соединении со средствами нового Аэций с германцами остановили гуннов с их Аттилой; на Шалонских полях можно поставить метку, что до сих пор доходило самое сильное наводнение кочевого элемента в Европе. За гуннами следовало наводнение аварское, за аварским — мадьярское, наконец — монгольское; но метка этих наводнений отодвигается все далее и далее на восток, и вся тяжесть их падает на восточную европейскую равнину, на эту украйну европейского мира, и когда история начала освещать ее, то здесь представилась любопытная картина отношений между кочевым и оседлым народонаселением, их постоянной борьбы.
В первых известиях о Восточной России, записанных у Геродота, мы уже встречаемся с отношениями между кочевым и оседлым ее народонаселением. Геродот отличает скифов кочевых и скифов-земледельцев и говорит, что первые господствовали над вторыми. Мы не станем решать нерешимого вопроса, принадлежали ли эти два вида Геродотовых скифов к одному племени или разным; для нас важно отношение — кочевые господствуют над оседлыми; для нас важно то, что в известиях летописца о начале русской истории мы находим то же отношение: кочевники или полукочевники хозары, живя на востоке, у Дона и Волги, господствуют над оседлыми племенами славянскими, живущими на западе, по Днепру и его притокам. Разница для нас здесь в том, что после геродотовского известия следует многовековой перерыв: туман застилает страну, и благодаря ему только смелая фантазия может рисовать какие-то образы и отношения между ними, тогда как с начального известия летописца, известия прямого и ясного, идет без перерыва целый ряд известий, объясняющих дело. В стране, посредствующей между Европой и Азией, — на украйне живут оседлые племена славян и по своему месту жительства входят в постоянные столкновения с кочевыми жителями степей; эти отношения должны положить резкую печать на историю народа, государства, которое образуется из этих оседлых племен. Мы видим, что кочевые господствуют над оседлыми, из чего заключаем, что кочевые сильнее оседлых. Но мы очень хорошо знаем, что сила кочевников всегда внешняя и скоропреходящая; столпившись в большую массу, они могут произвести опустошительный набег, но потрясти крепкое государственное тело не могут и скоро подчиняются его влиянию, его господству; потрясти, разрушить, овладеть они могут государствами только дряхлыми, отжившими или, наоборот, могут подчинить себе народы, находящиеся в младенческом состоянии, не успевшие привесть в связь свои части, сложиться в крепкий организм. Следовательно, если кочевники господствовали в конце первой половины IX века над оседлым народонаселением восточной равнины, то мы прямо заключаем, что последнее было слабо или от дряхлости, или от младенчества. Летописец указывает нам вторую причину: оседлое народонаселение жило еще в первичных формах быта, жило разрозненно, не успев выработать порядка и государственной связи. Таким образом, одно известие летописца о господстве хозар над славянами поверяется, объясняется и дополняется другими — о разрозненном быте восточных славян.
Ясно и точно летописец определяет быт оседлого славянского народонаселения восточной равнины: «жил каждый со своим родом и на своих местах, владея каждый родом своим». Человек, существо общественное, не может жить без общества, без связи с другими людьми, и первым союзом является кровный, или родовой. Семья крепка братством младших членов ее и естественным, необходимым подчинением их отцу. Отец умирает; Дети не хотят признать не только совершенного исчезновения его, не хотят признать и отчуждения, удаления его от интересов потомства при новых бестелесных условиях быта. Покойный является божеством, покровителем своего потомства; ему предлагаются покормы, или жертвы, — он продолжает считаться хозяином жилища: избавился человек от беды, получил удачу — все это с ним случилось благодаря заступничеству, помощи покойного отца, предков вообще. Стремление восстановить связь с покойным отцом и вообще с предками, дедами, восстановить возможность пользоваться их советами, указаниями в важных случаях жизни вело к обычаю, столь распространенному в древности, — к обычаю вызывания умерших, некромантии. Но все эти стремления поддержать связь с умершим главой семьи не могли достигать цели — видимого, действительного поддержания кровного союза, и общественный инстинкт внушает средство: старший брат получает значение отца для младших, союз удерживается, ибо старший брат «в отца место»[1], как отец, все остается по-старому. Род умножается, но союз держится, многочисленный род все представляет одну семью, в которой старший в роде, старший брат, какой бы то ни было степени, дядя занимает место отца, сохраняет сожитие членов в одном месте, общие занятия, общее владение.
Говорят, что родовой быт может сохраняться только у народов кочевых. Но это мнение основано на одностороннем взгляде. Как вообще в истории надобно наблюдать крайнюю осторожность относительно решительных утверждений, так прежде всего относительно разных разграничений по времени. В истории, как в естественных науках, только самые внимательные и точные, микроскопические наблюдения всей обстановки явления в разные времена и в разных местностях могут освобождать, от неверных выводов относительно общих законов наблюдаемой жизни. Для того чтобы оседлость могла разлагающим образом действовать на родовой быт, необходимо, чтобы были условия, вызывающие представление об отдельной земельной собственности, ибо родовой быт необходимо связан с общим землевладением. Но когда может возникнуть такое представление, обнаружиться стремление к отдельной земельной собственности, к отдельной хозяйственной деятельности? Этому необходимо должны предшествовать особые явления, содействующие развитию личности, личных способностей, разделению занятий — одним словом, развитию. Таково: появление дружины, общества, основанного на ином начале, чем кровный, или родовой, союз, на начале соглашения; появление городов, промыслов, торговли; умножение движимого имущества, денег; возвышение ценности земли; через умножение денег увеличение числа работ, посредством которых можно обрабатывать большие участки земли, приобретаемой в собственность. Но если народ при переходе от кочевого быта к оседлости поселяется в обширной стране, на которой свободно разбрасывается, то родовой быт не только получает все условия для своей поддержки, но должен необходимо возникнуть и укрепиться, если бы даже прежде этот быт и разлагался при каких-либо менее благоприятных для себя условиях. Большое расстояние, в каком отдельные семьи поселились друг от друга, условливает их отдельность и самостоятельность, причем каждая должна удовлетворять одна своим потребностям, из которых главные — пропитание и защита. Удовлетворение обеим этим потребностям требует, чтобы по смерти отца братья поддерживали союз, не разделялись, для чего и служит родовая форма, единство рода, при управлении старшего, при общем землевладении и при общей защите и родовой мести. Чем многочисленнее род, тем потребность защиты легче удовлетворяется: всякий побоится напасть на человека, за которого будет много мстителей. Понятно, что, чем обширнее страна, чем малочисленнее разбросанное по ней народонаселение, тем развитие, разлагающее родовую форму быта, медленнее, тем родовой быт держится упорнее, тем он вековечнее, ибо действительно надо пройти многим и многим векам, чтобы условия, разлагающие родовой быт, появились и усилились. Появится дружина, появятся кое-где города в смысле торговых, промышленных и административных центров, образуется государство, а родовой быт при благоприятных для себя условиях, именно при обширности страны, при разбросанности малочисленного народонаселения, при земледельческом характере государства, остается долго и долго в силе. Историку долго приходится встречаться с ним, постоянно считаться с родовыми явлениями, если не хочет упорно зажмурить глаза, если хочет, по гибельной в науке привычке, не основываться на наблюдениях сравнительной жизни народов, а все размерять и разлиновывать по заранее принятой теории, полагать для форм народной жизни резкие границы, как, например: кочевой народ живет в родовых формах быта, когда усаживается на одном месте, живет в общинных формах; или родовой быт должен быть отнесен к доисторическим временам, на памяти истории является уже общинный быт, тогда как, чтобы не далеко ходить, у нас в России теперь, после тысячелетнего государственного существования, встречаются еще явления, напоминающие девятый и десятый века. Правильными могут быть здесь выражения: при переходе народа из кочевого быта в оседлый, при известных обстоятельствах, может начаться ослабление родового быта; при появлении дружины, образовании городов в полном смысле слова, при основании государства может и должно начаться ослабление родового быта и замена его общинным; но пойдет ли упомянутое ослабление скоро или медленно — это будет зависеть от особых обстоятельств народной жизни. Родовой быт есть быт сельский; в городах, принимаемых в нашем смысле, он невозможен, ибо здесь постоянный прилив и отлив народонаселения, постоянные столкновения чужих людей, вступающих друг с другом в соглашения, в искусственные связи; здесь постоянное выделение личности по способностям, которым дается простор. Большое количество городов на сравнительно малом пространстве дает стране, государству особый характер, который не остается без быстрого влияния и на сельский быт. Этот быт необходимо приравнивается к быту городскому, и, таким образом, в стране гражданственной, цивилизованной, с сильным развитием промышленным и торговым, с многочисленным народонаселением на сравнительно небольшом пространстве, при удобных путях сообщения, при быстроте движения родовой быт исчезает, и разве только где-нибудь в захолустье отыщутся его остатки — общее землевладение с сохранившеюся памятью, что эти люди, владеющие сообща землей, происходят от одного родоначальника. Так в Западной Европе, городской Европе; но на востоке ее, в странах славянских, в государствах до сих пор земледельческих по преимуществу, там мы до сих пор встречаемся с родовым бытом, с целыми селами, состоящими из одного рода, встречаемся с необходимыми условиями родового быта, с общим землевладением. Родовой быт со своим необходимым спутником — общим землевладением предполагает необходимо экономическую и общую неразвитость, постоянное пребывание на одной ступени, разобщение, отсутствие столкновения с другими формами жизни, возбуждающего движение, желание перемены, предполагает равенство, равенство бедности. Как скоро это равенство нарушается вследствие появления людей, выдающихся по своим способностям и средствам, более чутких к явлениям, происходящим вне их узкой сферы, — людей, более потому доступных желанию перемены, так является выход из родового быта и общего землевладения; развивающаяся личность в своей более широкой и свободной деятельности не хочет стесняться ни тем, ни другим. Таким образом, в результате исторического наблюдения над ходом европейской цивилизации выходит, что родовой быт и общее землевладение несовместимы с развитием, с цивилизацией. Но теперь, когда результаты экономического развития ужаснули мыслящих людей чудовищем пролетариата, внимание естественно обратилось к явлению доброго старого-престарого времени, обещающему противоядие настоящему злу; с особенным вниманием и на Западе обратились к изучению родового быта и, главное, остатка его — общего землевладения. К каким практическим результатам придет экономическая наука вследствие этого изучения, мы не знаем. Ученый, потрудившийся над собранием известий о родовом быте, говорит: «По мере того как движется то, что мы привыкли называть цивилизацией, чувства и связи семейные ослабевают и меньше имеют влияния на действия людей. Этот факт. так общ, что можно в нем видеть закон общественного развития. Теперь личность затеряна среди народа. Религия, эта могущественная связь душ, потеряла большую часть своего братского действия, и семья, сильно потрясенная, представляет только организацию наследства. Человек — существо общественное, и, как нарочно, уничтожили или ослабили учреждения, где общественность воплощалась и давала твердое основание государству»[2]. Но возможно ли восстановить эти учреждения без восстановления «могущественной связи душ»? Мы думаем, что при сохранении этого зиждительного духовного начала все формы были бы хороши, ибо «дух есть иже живить, плоть ничтоже пользуетъ». Как бы то ни было, для историка важно то, что потрясена вера в безусловный прогресс; что поникло знамя, с которым носились так долго и с таким торжеством, — знамя, на котором было написано, что золотой век впереди, а не назади, ибо теперь провозглашают, что золотой век был именно назади, когда господствовал родовой быт с его условиями. Вследствие потрясения веры в безусловный прогресс естественно должно произойти обращение к более серьезному и трезвому изучению законов развития общественных организмов. Что же касается нашей ближайшей цели, то поднятие вопроса о родовом быте западными учеными, внимательное изучение его и его остатков повсюду, внимательное изучение известий о нем в исторических и юридических памятниках, разумеется, не может не подать помощи нам в наших исследованиях об этом столь важном в нашей истории явлении, расширяя средства сравнения, а следовательно, и уяснения.
1
Думаем, что первоначально это выражение «в отца место» означало, что старший только наместник покойного, который по-прежнему остается владыкой рода.
2
Laveleye — De la propriété, p. 195, 268,269. — См. об этом подробнее в моих «Наблюдениях над история, жизнью народов», ч. I, ст. «Разложение Древнего мира».