Таким образом, “Диалоги” создавали апологию одновременно в двух направлениях. С одной стороны, они были написаны с целью защиты того описания Мартина, которое было дано в “Житии”, перед лицом скептицизма и враждебности со стороны галльского клира. С другой стороны, они пытались изобразить аскетизм Мартина как практику того же рода, что была свойственна египетским подвижникам пустыни и доказывали, что Мартин был отнюдь не хуже их. Греция могла гордиться присутствием там в свое время апостола Павла, Египет - большим количеством святых. Однако одного Мартина было достаточно, чтобы Европа ни в чем не уступила Азии[192]. В этой связи мы должны отметить сильное желание Сульпиция защитить галльское монашество от едких замечаний Иеронима. Хотя Сульпиций охотно допускал, что резкие слова Иеронима по поводу отхода галльских монахов от аскетической жизни во многом связаны с особенностями галльской натуры, но именно поэтому он старался подчеркнуть строгость аскетической практики Мартина, как свидетельство тому, что у него на родине есть достойные последователи монашеских идеалов[193].
В заключение мы должны сказать о том, что основа для написания “Жития” и “Диалогов” является сходной, но не идентичной. Как и “Житие”, “Диалоги” были предназначены, прежде всего, для аскетических кругов Галлии, но их апологетическое - и дидактическое[194] - значение предполагает более широкий круг читателей. Как и “Житие”, “Диалоги” писались с расчетом на современную Сульпицию галльскую церковь, но в своей последней работе он поместил больше прямой критики, тогда как более раннее произведение на это только намекает, выдвигая вперед добродетели Мартина[195]. И наоборот, желание защитить Мартина более явственно просматривается в “Диалогах”, а не в “Житии”. Что же касается третьей категории читателей, которым предназначалось “Житие” - образованным галло-римлянам, - не желавшим менять Вергилия и Саллюстия на Библию, то они вновь приглашались к разговору. Галл чувствует, что ему будет весьма уместным начать свою речь с цитаты из Стация, “потому что мы говорим среди людей образованных”. Кроме того, мы встречаем также фразы из Теренция, Саллюстия и Вергилия[196]. Таким образом, можно заключить, что, в общем, аудитория и цель “Жития” и “Диалогов” сходны. Главное различие между ними заключается в том, что в “Диалогах” сложная природа аскетического идеала (в лице Мартина) проявляется открыто, в то время, как в “Житии” это только подразумевается. Данное различие возможно отнести частично на счет рецепции из “Жития”, частично, возможно, на счет нарастания разногласий между аскетами и епископами Галлии в промежутке между 396 и 406 гг., а также частично на счет различия литературных жанров.
IV. Литературная форма работ о Мартине
Введение в проблематику
Если мы желаем понять литературную форму работ Сульпиция, посвященных Мартину, нам всегда нужно помнить об их многосоставной основе. Это подразумевает не только книги, прочитанные и использованные Сульпицием, но также и устную традицию, к которой он прибегал, и исторические обстоятельства, соответствующие написанию каждой отдельной работы. Например, как мы уже отмечали, характерной чертой произведений Сульпиция является то, что образ Мартин описывается им не только в “Житии”, но также дополняется письмами и “Диалогами”. Если мы предположим, что Сульпиций именно в такой последовательности распланировал свои работу с самого начала и затем искал соответствующие литературные аналоги, то мы ничего не добьемся. Вместо этого мы должны помнить, что “Житие” было обнародовано до смерти героя повествования и потому два письма, описывающие его смерть и погребение были нужны для завершения образа. Кроме того, “Житие” идеализирует сложную фигуру Мартина, но помещает ее в гущу церковных неурядиц в Галлии, откуда и возникает необходимость непосредственной его защиты в первом письме и, несколько позже, в “Диалогах”. С этой точки зрения, представляет интерес рассмотрение литературной формы работ о Мартине и их отношение к литературным традициям античности.