Выбрать главу

Диктор не мог сдерживать возбуждение, голос его срывался: «Залп! Крейсер нанес удар, старментеры беспомощны — ура! Пиратский корабль дрогнул и садится на площадь... Нет, нет... о, ужас! Какой ужас! Он упал на рынок, сотни людей раздавлены! Внимание! Катера скорой помощи, все врачи и санитары! Катастрофа в Вельгене! Слышу, как жалобно кричат раненые... В корабле старментеров пробоина, но они отстреливаются... Сверкнул голубой луч. Опять. Пираты не сдаются... Нет, их орудия молчат. Все, им конец — их двигатель сгорел». Помолчав несколько секунд, комментатор снова взволновался: «Что за зрелище! Люди вне себя от гнева, толпа стекается к кораблю грабителей. Старментеров тащат наружу...» Диктор прервался на полуслове и продолжал уже спокойнее: «Вмешались констебли. Толпу заставили потесниться, старментеры арестованы. Что ж, поделом! Бандиты знают, что их ждет, и яростно вырываются. О, их ждет прутаншир. Как они извиваются, лягаются, кусаются! Предпочитают месть толпы пытке на прутаншире... Какая беда! Какое несчастье! Бедный, бедный город Вельген...»

Джут и Шайра прививали черенки к яблоням в дальнем углу сада. Глиннес прибежал и выпалил новости: «...а потом старментеров схватили и увели!»

«Я им не завидую», — не отрываясь от работы, ворчливо отозвался Джут. Для трилля отец Глиннеса был человеком до странности сдержанным и молчаливым. С тех пор, как мерлинги сожрали Шере, эти черты обострились.

Шайра сказал: «Прутаншир, небось, уже подметают. Стоило бы съездить, как ты думаешь?»

Джут крякнул: «Что одна пытка, что другая — тоска, да и только! Разжигают огонь, крутят колеса, тянут канаты. Иные глаз не могут оторвать. А меня хлебом не корми, дай посмотреть хуссейд».

Шайра подмигнул Глиннесу: «Что одна игра, что другая — нападающие кидаются вперед, кто-то бултыхается в воду, с шерли срывают хламиду. Подумаешь! Что одна голая задница, что другая — какая разница?»

«Кому судить, как не тебе?» — заметил Глиннес. Шайра, мнивший себя знаменитым бабником, расхохотался.

В конце концов Шайра так-таки поехал с матерью смотреть на казнь, но, по настоянию Джута, Глиннес и Глэй остались дома.

Шайра и Маруча вернулись паромом поздно вечером. Маруча устала и сразу пошла спать. Шайра, тем временем, присоединился к Джуту, Глиннесу и Глэю на веранде и рассказал обо всем, что видел: «Попались тридцать три пирата. Посадили их в клетки на площади. Все приготовили у них перед глазами. Бывалый народ старментеры, надо признаться, тертые калачи! Так и не понял, какой они породы. Одни вроде эхалиты, другие — сатагоны, а самый долговязый белокожий тип, по слухам, с Блавега. Не повезло им, что и говорить! Сорвали с них одежду, выстроили голышом, выкрасили на позор: голова зеленая, одна нога красная, другая — синяя. Всех охолостили, само собой. О, прутаншир — не для слабонервных! А музыка-то, музыка! Сладостная, как цветочный мед, странная, терпкая. Так и кажется, что смычками прямо по нервам водят... Ну так вот, значит, вскипятили большущий котел с маслом, подвезли передвижной кран. Треваньи — человек восемь — принялись дудеть и пиликать на рожках и фиделях. Как у банды матерых стервецов получается такая слезливая музыка? От нее мороз по коже, все внутри сжимается и во рту чудится привкус крови! Главный констебль Филидиче присутствовал, но казнью руководил старший агент Геренс. Старментеров по одному зацепляли крюками, поднимали и окунали в кипящее масло, а потом растягивали на высоченной дыбе. Не знаю, что страшнее — их вой и рев на фоне скорбной музыки или сама эта музыка сумасшедшая. Люди опускались на колени, кое у кого случились припадки, другие что-то кричали — от ужаса или от радости, не могу сказать. Не пойму, что и думать... Последний бандит отдал концы примерно через два часа».

«Хмф! — подвел итог Джут Хульден. — Во всяком случае, теперь старментеров на Труллион силком не затащишь. И то хорошо».

Глиннес слушал брата испуганно, как завороженный: «Не пойму, зачем такие страшные пытки, что даже старментеров жалко?»

«Затем, что страшные, — ответил Джут. — Что тут понимать?»

Глиннес с усилием сглотнул, хотел сказать несколько вещей одновременно и ничего не сказал.