— Все это не так уж важно, — сказал Глиннес. — Не лучше ли вам подсобрать хвороста, пока я нарву съедобных плодов?
Дьюссана было уже открыла рот, чтоб наотрез отказаться, но затем решила, что этим она только усугубит свое положение. Отыскав несколько сухих веток, она высокомерно швырнула их на песок, затем стала внимательно рассматривать моторку — та оказалась настолько далеко вытащена на берег, что столкнуть ее в воду было выше ее сил. К тому же в замке не было ключа зажигания.
Глиннес принес плоды, развел костер, откопал из прибрежной гальки четырех отличных кворлов, удалил раковины, ополоснул в море и начал печь их вместе с принесенными плодами. Затем притащил из лодки хлеб, мясо и расстелил скатерть прямо на песке. Дьюссана наблюдала за всеми этими приготовлениями, находясь на приличном удалении от Глиннеса.
Откупорив бутылек с вином, Глиннес предложил Дьюссане отведать вина.
— Я предпочитаю не пить вино.
— А от еды вы не откажетесь?
Дьюссана недовольно поджала губы.
— И на что вы рассчитываете после этого?
— Отдохнем на пляже, полюбуемся звездами, а потом — кто знает, что будет потом?
— Вы вызываете у меня только презрение. Не желаю иметь с вами ничего общего. Вы такой же прожорливый и распущенный, как любой другой трилл.
— Что ж, по крайней мере, не хуже других. Располагайтесь поудобнее. Поужинаем и полюбуемся закатом.
— Я проголодалась, поэтому я поем, — сказала Дьюссана. — Но после этого нам нужно возвращаться. Вы знаете, какие чувства треване питают к распущенности нравов. Кроме того, никогда не забывайте — я ведь шейла «Танхинар» и еще девушка!
Глиннес пренебрежительно махнул рукой, давая понять, что подобные соображения не очень-то его волнуют.
— Чего только не случается в нашей жизни!
Дьюссана вся напряглась, едва сдерживая гнев.
— Значит, вот как вы вознамерились обесчестить шейлу команды? Какой же вы все-таки негодяй, ведь это вы лицемерно настаивали на том, чтобы репутация шейлы была незапятнанной, а сами распускали самые низкие сплетни обо мне.
— Я не распускал сплетен, — возмущенно заявил Глиннес. — Я даже никогда не рассказывал правды о том, как вы и ваша семейка ограбили меня и оставили на съедение мерлингам, о том, как весело вы смеялись, видя, как я валяюсь совершенно беспомощный.
— Вы получили ровно столько, сколько заслуживали, — несколько упавшим голосом произнесла Дьюссана.
— Я все еще задолжал вашему отцу и братьям парочку-другую хороших тумаков, — продолжал Глиннес. — Что же касается вас, то я еще не разобрался до конца, как поступить с вами. Так что, ешьте пока, пейте вино, набирайтесь сил.
— У меня пропал аппетит. Совершенно. По-моему, просто нечестно жестоко обращаться с кем бы то ни было.
Глиннес ничего на это не ответил и принялся есть. Вскоре к нему присоединилась Дьюссана.
— Вы не должны забывать о том, — сказала она Глиннесу, — что если вы исполните свою угрозу, вы тем самым совершите предательство не только по отношению ко мне, но и ко всей команде, а больше всего — опозорите самого себя. И отвечать за это вам придется, прежде всего, перед моей семьей. Мои родные будут преследовать вас до скончания времен, вы не будете знать ни мгновенья покоя. Но самым невыносимым для вас будет то презрение, которое буду питать к вам я сама. И все это ради чего? Высвобождения на какое-то мгновенье своего организма из того рабства, в котором держат его ваши железы. Как вы смеете прибегать к слову «любовь», когда на самом деле замышляете месть? И притом самого презренного рода. Как будто я — животное или нечто неодушевленное, не ведающее, что такое чувства? Так вот, пожалуйста — пользуйтесь мной, коль вам того так хочется, или убейте меня, но до конца дней своих вам не забыть моего полнейшего презрения ко всем вашим омерзительным привычкам. Более того...
— Ну-ка, милейшая, — взревел Глиннес, — будь любезна закрыть свой рот. Тебе мало того, что ты отравила мне сегодняшний день — так ты портишь мне и вечер. Доедай молча, и мы вернемся в Уэлген.
Низко склонившись над расстеленной на песке скатертью, Глиннес с аппетитом поужинал принесенными им плодами, печеными кворлами, мясом и хлебом, выпив при этом два бутылька вина. Дьюссана наблюдала за тем, как он ест, краешком глаза с каким-то особым выражением на лице — полунасмешливым, полупрезрительным.
Разделавшись с ужином, Глиннес откинулся назад, прислонившись спиной к бугорку, и какое-то время отрешенно любовался красками заката над мерно и тяжело вздымающейся необозримой гладью моря.