— Потрясающий образ! — воскликнул Акади. — Позвольте мне угостить вас чуть-чуть более живительной жидкостью, чем чай.
— А почему бы и нет, в самом деле? — Шерматц с нескрываемым удовольствием вытянул ноги поближе к огню. — У вас замечательнейший дом.
— Да, он приносит мне удовлетворение. — Акади вышел, чтобы принести бутылку.
— Надеюсь, вы находите Труллион гостеприимной планетой? — спросил Глиннес у Шерматца.
— Безусловно. Каждая из планет Скопления проецирует свой особый душевный настрой, и впечатлительный путешественник способен быстро усваивать это своеобразие и наслаждаться его прелестью. Труллион, например, безмятежен и мягок, в его водах отражаются звезды, весь он озарен ласковым, ровным светом, обворожительны его пейзажи, ни с чем не сравнимо обаяние его водных просторов.
— Вот эта нежность прежде всего и бросается в глаза, — согласился Акади, — но временами я серьезно задумываюсь над тем, так ли это в действительности? Например, под этой безмятежной гладью вод плавают мерлинги, создания, отвратительнее которых вряд ли можно себе представить, а за спокойными лицами триллов скрываются чудовищной силы страсти.
— Ну вот, приехали! — воскликнул Глиннес. — Вы сильно преувеличиваете.
— Отнюдь нет! Тебе когда-нибудь приходилось слышать крики из толпы на хуссейдных трибунах, требующие пощадить достоинство шейлы проигравшей команды? Никогда! Она должна предстать обнаженною под музыку, выражающую... ну, как это сказать... Это чувство не имеет своего обозначения, но оно такое же бурлящее, как кровь в жилах зрителей.
— Ловлю вас на слове, — возразил Глиннес. — Ведь в хуссейд играют повсюду.
Акади не обратил внимания на это соображение.
— Или возьмем прутаншир. Поразительное зрелище — исполненные немого восторга лица наших соплеменников при виде того, как какие-то жалкие преступники наглядно демонстрируют, насколько ужасной может быть медленная смерть.
— Прутаншир может служить вполне благородной цели, — заметил Шерматц. — О воздействии подобных мер очень трудно судить.
— Только не с точки зрения злодея, подвергающегося прутанширу, — сказал Акади. — Разве это не самое страшное — умирать, глядя на восторженную толпу, понимая, что твои судороги привносят особую пикантность потехе?
— Но ведь это из ряда вон выходящий случай, — печально улыбнувшись, произнес Шерматц. — Тем не менее, население Труллиона рассматривает пруташпир в качестве необходимого установления, и поэтому он не отмирает.
— Это позор Труллиона и всего скопления Аластор, — холодно заявил Акади. — Коннатигу следовало бы запретить подобное варварство.
Шерматц почесал подбородок.
— В ваших словах что-то есть. Тем не менее, Коннатиг не решается вмешиваться в местные традиции.
— Весьма двусмысленная добродетель! Мы надеемся на мудрые решения с его стороны. Нравятся вам фаншеры или нет, но они, по крайней мере, категорически против прутаншира и уничтожили бы его. Если они придут к власти, они обязательно это сделают.
— Нисколько не сомневаюсь в том, что они заодно ликвидируют и хуссейд, — заметил Глиннес.
— Никоим образом, — ответил ему Акади. — Фаншеры относятся с безразличием к этой игре. Она для них, с любой точки зрения, просто бессмысленна.
— Какая унылая и привередливая публика! — воскликнул Глиннес.
— Такими они кажутся, поскольку являют собой прямую противоположность своим безответственным и неряшливым родителям, — сказал Акади.
— Что верно, то верно, — согласился с ним Риль Шерматц. — И все же, всегда нужно иметь в виду, что крайности в мировоззрении часто провоцируют появление других крайностей, но с противоположным знаком.
— Как раз вот такой случай мы и имеем здесь на Труллионе, — сказал Акади. — Я ведь предупреждал вас, насколько обманчивой может оказаться внешне идиллическая атмосфера, царящая на нашей планете.
На какое-то мгновение весь кабинет неожиданно залил чрезвычайно яркий свет. Акади вскрикнул в изумлении и бросился к окну, за ним последовал Глиннес. Они увидели огромный белый корабль, неторопливо пересекающий Клинкхаммерский залив. Кабинет затопил светом, скользнув по особняку Акади, луч прожектора на верхушке мачты.
— По-моему, — удивленно произнес Акади, — это «Скопея», яхта лорда Райэнла. С чего бы это она могла оказаться в Клинкхаммерском заливе?
С борта яхты спустили шлюпку, которая сразу же направилась к причалу Акади. Одновременно с этим раздались три предупредительных сигнала сирены. Акади пробормотал что-то себе под нос и выбежал из дома. Риль Шерматц стал бродить по комнате, с интересом рассматривая разбросанные по ней с характерной для Акади бессистемностью различные сувениры, старинные безделушки, антикварные вещицы. Здесь же находилась и принадлежащая Акади богатая коллекция небольших бюстов различных выдающихся личностей, тем или иным образом оказавших ощутимое влияние на ход истории Аластора, — ученых, воинов, мыслителей, поэтов, музыкантов, проповедников, а на самой нижней полке — зловещая галерея «анти-героев».