В заключение этой главы процитирую Святого Бернара Клервоского (Франция, XII век): «Если пойдешь к ростовщику занимать деньги, то лучше уж к еврею». Это признание любопытное — св. Бернар евреев не любил.
Глава 9
Трудное начало
А теперь, перед «делом Дрейфуса» (о нем, я полагаю, можно рассказать довольно кратко), надо поговорить о раннем (догерцелевском) сионизме — «палестинофильстве». Кто и когда впервые захотел восстановить еврейское государство в земле израильской? Нет числа таким проектам. Самый ранний из них относится к четвертому веку нашей эры (Юлиан-Отступник). Да и потом было их немало, выдвигавшихся евреями и неевреями. Но никогда почти ничего сделано не было. Последние 120 лет (до 80-х годов XIX века) умами владела «Хаскала». Со времен Мендельсона евреи (и неевреи) видели решение всех вопросов в распространении просвещения. Оно должно было уничтожить дикость, беспричинную вражду людей друг к другу и т. д. Мысль эта была очень живуча. И сколько раз люди ни попадали впросак, они продолжали в это верить. Есть такие, что верят и теперь. (Говорят, однако, что Нью-Йорк и Вашингтон бомбили вовсе не примитивные мерзавцы.) В нашем, еврейском плане — это был призыв быть хорошими в отношениях с «коренным населением». Быть полезными, культурными, честными, щедрыми. Осваивать новые профессии и не слишком выделяться одеждой и манерами. И вообще, евреи — это не нация, а религиозная группа. Следовательно, есть «немцы Моисеева вероисповедания», «венгры Моисеева вероисповедания» и т. д.
В России в это верили еврейские интеллигенты до 1881 года, на Западе — до 1894 года (до «дела Дрейфуса»).
Давно замечено, что и первые русские сионисты, и Герцль (и его сподвижники) вышли из рядов ассимилированных евреев. Более того, были активными сторонниками ассимиляции. «Когда обожглись, то и поумнели», — так язвительно говорят о них те религиозные евреи, которые себя сионистами не считают. Это так и не так. Да, они были активными ассимиляторами. Но потому, что у них болело сердце за евреев. Человек, ушедший в бытовые проблемы или живущий по традиции, не будет энергичным борцом за интересы своего народа. Сионистов лепят из активного теста. (Особняком стоят религиозные сионисты. Тогда их было мало, но сейчас их значение велико.)
А теперь стоит перечитать пятую главу — от описанной там ситуации я продолжаю сказку.
После грозных событий погромной волны отошли на время в тень межъеврейские дрязги. «Маскилим» и религиозные вместе молились о жертвах погромов. Иные «маскилим» впервые за долгие годы пришли в синагоги. И некоторые из них горько и тяжело задумались. Не срабатывала система, в которую верили. Не рассеивал свет разума мрак ненависти. Что-то тут было не так. Это относится вовсе не ко всем «маскилим». Многие остались на старых позициях, объясняя погромную волну тем, что просвещение еще недостаточно проникло в массы (и в русские, и в еврейские). Они нас интересуют только в том плане, что со временем евреи-коммунисты будут так же объяснять явления, расходящиеся с прогнозами Маркса-Энгельса-Ленина. Нас интересуют те, что повернули руль. Я приведу здесь очень кратко одну биографию. Этот человек не был в раннем сионизме таким выдающимся, как в свое время Герцль. Никто из деятелей тех времен не возвышался так резко над окружением. Я выбрал его из-за крайностей биографии. Во-первых, доктор Леон Пинскер — «маскиль» уже во втором поколении, а таких было мало. Во-вторых, он был крайний «маскиль». Он стал врачом по окончании Московского университета (во времена Николая I), поехал за границу для усовершенствования и вернулся в Россию в разгар Крымской войны.
Был мобилизован в армию, заведовал инфекционным госпиталем. Получил награду. Дальше все шло хорошо, у него была в Одессе хорошая практика. Публиковал статьи в русско-еврейской периодической печати. В общем, был человеком известным в кругах одесских евреев. Он считал, что успешно вписался в русское общество, и был крайним ассимилятором. Предлагал в молитвах заменить древнееврейский русским языком (так далеко мало кто заходил). Но началась погромная волна 1881–1882 годов. И этот немолодой уже господин пережил тяжелейший кризис. Был тогда в Одессе филиал общества поощрения образования евреев России. Общество это было основано в 1863 г. в Петербурге бароном Гинсбургом и занималось поощрением изучения русского языка и светских дисциплин. И вот, летом 1881 года, вскоре после начала погромов, собрался Одесский филиал на свое очередное заседание. И вдруг старейший и уважаемый член этого общества, 60-летний доктор Пинскер заявил, что чепухой они занимаются, обсуждая вопрос о предоставлении кому-то там стипендии. Не то время настало, и другие действия требуются. Потом он уехал на Запад, где уже бывал в молодости. Сионистская легенда говорит, что в Вене встретился он с раввином Еллинеком и сказал Пинскер старому, уважаемому раввину: «Нет смысла во всех наших разъяснениях, что евреи не кладут кровь в мацу и т. п., ибо сам Господь Бог не может победить предрассудки. И если хотим мы предупредить грядущие трагедии, надо строить свое государство — нет иной дороги». А Еллинек ответил: «Доктор, Вы так потрясены всем пережитым, что Вам самому нужен врач». Из вежливости он не сказал: «психиатр». Но Пинскер не смутился. И в 1882 году в Берлине анонимно вышла его книга «Аутоэмансипация» — «Самоосвобождение». Автора все скоро угадали. И доказывалась в той книге та же истина, что и в разговоре с венским раввином. Детали аргументации не привожу, они у каждого автора были свои. Не первый раз писали такую книгу. Но в первый раз ее читали довольно много людей. Впрочем, в это время стали читать и ранее написанные на эту тему книги Гесса, Калишера, Алькалая (Гесс — друг Маркса). В свое время их почти не заметили, теперь, десятилетия спустя, они нашли своих читателей. Их переводили, издавали, обсуждали. А уж статей было множество. Погромы меж тем стихли, и не о них шла речь. А решался тот самый роковой вопрос: уменьшает ли просвещение антисемитизм? И многие уже понимали, что не уменьшает, а может, и увеличивает. Вот конкретный пример, о котором говорили в то время (один из многих). В Вильно (Вильнюсе) издавна водились еврейские столяры, делавшие довольно плохую мебель, которую покупал только бедный люд. Потом еврейские благотворители открыли для этих столяров курсы повышения квалификации, снабдили их хорошими инструментами. И стала мебель лучше. И стали ее покупать приличные люди. Все бы хорошо. А вот понравилось ли это столярам-христианам? Старое еврейство не часто вступало в конкуренцию с гоями. Евреи занимались или нелюбимыми и презираемыми профессиями — шинкарство, ростовщичество, торговля старьем, «торговля воздухом» (мелкая торговля вразнос), — или традиционными видами ремесел, что уже не вызывало раздражения, ибо евреи занимались этим с сотворения мира. А «Хаскала», приводя евреев к новым профессиям, конкуренцию обостряла. Но не это было главное. Главное было то, что «мы чужие здесь, чужими и останемся, даже если наполним себя просвещением до горла» (Лилиенблюм). И каков же был выход? Тут возможно было дать две рекомендации: первая — строить новый мир, где исчезнут конкуренция, власть денег, вторая — строить еврейское государство. Вот и оказались перед еврейской молодежью две дороги. Впрочем, позже попытаются найти и третью, гибридную — сионистский социализм. Но это началось в герцлевские времена, а мы до них еще не дошли. В 80-е годы сионистами считали себя тысяч пятьдесят человек, что составляло примерно 1 % русских евреев. Кроме России сколько-нибудь заметен сионизм был только в Румынии. Маленький кружок сионистов возник в Вене. Этот сионистский студенческий кружок назывался «Кадима» («Вперед!»). Его участники были выходцами из восточной Европы — России, Румынии, восточных (польско-украинских) областей Австро-Венгрии. Возглавил кружок Натан Бирнбаум. Сам он родился и вырос в Вене, но предки его были из Румынии и Галиции. Бирнбаум и ввёл в употребление термин «сионизм» (1892 год). Герцль к сионистам в те годы не принадлежал. Вообще, в догерцлевские времена чаще говорили «палестинофильство» («Ховевей Цион»). Палестина (Земля Израильская) принадлежала тогда туркам и не ассоциировалась с немногочисленными жившими там арабами.