— А почему бы и нет? — пожал плечами Крис. — Он, наверное, шел по рельсам: думал, они его куда-нибудь выведут, или, может, удастся сесть на попутный поезд. Но только там ходят теперь одни товарняки до Дерри или Брунсвилла, да и то редко. Чтобы выбраться из леса, ему потребовалось бы топать до самого Касл-рока… Возможно, ночью, в темноте он не заметил приближавшийся поезд — и привет!
Крис смачно шлепнул кулаком о ладонь, чем привел в полнейший восторг Тедди, ветерана смертельных игр с грузовиками на 196-й автостраде. Мне же стало немного не по себе. Я воочию представил, как до смерти напуганный пацан, оказавшийся вдали от дома, черт-те где, бредет по шпалам, шарахаясь от каждого ночного звука, как навстречу ему с огромной скоростью мчится товарняк, как он, ослепленный прожектором, стоит на рельсах, словно парализованный, или, быть может, лежит, обессилев от ужаса и истощения. Так или иначе, жест Криса весьма точно выразил конечный результат.
От возбуждения Верн крутился, будто ему приспичило.
— Так что — идете на него смотреть? — не выдержал наконец он.
Мы все довольно долго смотрели на него, не произнося ни слова. Крис, перетасовав колоду, в конце концов проговорил:
— Что за вопрос, конечно! Могу поспорить, что наши фотографии появятся в газетах.
— Что-что? — не понял Верн.
— Что ты сказал? — вторил ему Тедди. На физиономии его заиграла его обычная довольно идиотская ухмылочка.
— А вот что, — начал Крис, перегибаясь через обшарпанный стол. — Мы разыщем тело и заявим в полицию, после чего попадем во все газеты!
— Ну уж нет, только без меня, — вскинулся Верн. — Билли непременно догадается, что я все слышал и разболтал вам, а тогда он, как пить дать, вышибет из меня мозги.
— Не вышибет, — возразил я. — Не вышибет, ведь тело обнаружим мы, а не он с Чарли Хогеном, катаясь на ворованной машине. Наоборот, он с Чарли нам тогда спасибо скажет: они-то остаются как бы не при чем. А ты, Кладоискатель, может, даже заработаешь медаль.
— Правда? — Верн расплылся, показывая нам свои гнилые зубы. Вот только улыбка у него вышла малость озадаченной: ему и в голову не приходило, что Билли способен за что-то сказать ему спасибо. — Ты в самом деле так считаешь?
Тедди же вдруг перестал лыбиться и озабоченно нахмурился:
— А, черт!
— В чем дело? — Верн тотчас повернулся к нему, теперь уже в страхе, что пришедшая в голову Тедди мысль (если у него вообще была голова на плечах) способна помешать столь замечательному развитию событий.
— А как же предки? — сказал Тедди. — Ведь если завтра мы обнаружим тело к югу от Харлоу, они поймут, что мы вовсе не ночевали в палатке у Верна в поле.
— Точно, — согласился Крис. — Сразу догадаются, что мы пошли разыскивать того пацана.
— А вот и нет! — заявил я.
У меня возникло странное ощущение, от которого мне даже стало нехорошо: смесь возбуждения и страха. И тем не менее, я был уверен, что мы сможем это сделать и остаться безнаказанными. Чтобы унять возникшую вдруг дрожь в руках, я принялся тасовать карты — единственное, пожалуй, чему я научился у покойного брата Денниса. Все завидовали моему умению и упрашивали меня научить их тасовать колоду с тем же шиком… все, за исключением лишь Криса. Он, вероятно, понимал, почему я всегда отказывался это сделать: ведь показать им этот способ значило для меня расстаться с частицей Денниса, а у меня от него и так осталось слишком мало…
— Ну так вот, — сказал я, — мы объясним, что торчать в палатке в поле Верна нам осточертело — ведь это уже сто раз было, и тогда мы решили переночевать в лесу, для чего и отправились по железнодорожному пути. И потом, уверен, все так обалдеют от нашей находки, что объяснений никаких никто и не потребует.
— Мой-то старик обязательно потребует, — не согласился со мной Крис. — Он в последнее время как с цепи сорвался. — Чуть поразмыслив, он кивнул: — Черт с ним, игра стоит свеч.
— Отлично! — Тедди вскочил с улыбкой до ушей, готовый разразиться своим сумасшедшим хохотом. — После обеда собираемся у Верна. Что скажем дома насчет ужина?
— Я, ты и Горди скажем, что поужинаем у Верна, — предложил Крис.
— А я — что у Криса, — объявил Верн.
План этот должен был сработать, лишь бы не случилось нечто непредвиденное, или же наши родители не переговорили бы друг с другом, однако ни у Верна, ни у Криса телефона не было. Во многих семьях телефон в то время все еще считался предметом роскоши, особенно в неимущих слоях общества, к которым мы все, в общем-то, принадлежали.
Отец мой был уже на пенсии. У Верна старик продолжал работать — водил грузовик 1952-го года выпуска. У Тедди, правда, был собственный дом, но и его мамаша постоянно охотилась за квартирантами, чтобы хоть как-то заработать. В то лето ей не удалось завлечь ни одного — табличка «Сдается меблированная комната» провисела у них в окне с самого июня. Папаша Криса неизменно пребывал в запое, жил на пособие и днями напролет торчал в таверне Сьюки вместе с отцом «Туза» Меррила и парой других забулдыг.
Крис не любил о нем рассказывать, но мы все знали, что он ненавидит своего папашу лютой ненавистью. Регулярно — раз в две недели — он появлялся в синяках, с подбитым глазом, сиявшим всеми цветами радуги, а как-то пришел в школу с забинтованной головой. Время от времени он подолгу пропускал занятия, и тогда возле его дома появлялся старый черный «шевроле» с табличкой «пассажиров не беру» на ветровом стекле, принадлежавший городскому школьному инспектору, мистеру Хэллибартону. Мать Криса в таких случаях пыталась выгородить сына, заявляя, что он болен. Если Крис просто прогуливал, инспектор его строго наказывал, но когда он не мог посещать школу из-за отцовских побоев, Берти (так мы все звали инспектора, конечно, за глаза) делал вид, что ничего особенного не произошло. Признаться, я в то время не задумывался о причинах такого двойственного подхода.
За год до описываемых событий Крис был исключен из школы на три дня: во время его дежурства пропали деньги на завтраки, сбор которых входит в обязанности дежурного. Инспектор же, конечно, обвинил в пропаже Криса, хоть тот и божился, что не брал денег. Узнав про это, родитель Криса разбил сыну нос и сломал руку… В общем, у бедняги Криса была семейка еще та. Старший брат Фрэнк сбежал из дому в семнадцать, поступил служить на флот и кончил тем, что сел за изнасилование и вооруженное нападение. Средний брат, Ричард, известный более под кличкой «Глазное Яблоко» — его правый глаз почему-то постоянно закатывался, — был исключен из десятого класса и с тех пор болтался в одной компании с Чарли, Билли Тессио и прочими гопниками.
— Думаю, все пройдет великолепно, — заверил я Криса. — А как насчет Джона и Марти?
Джон и Марти Деспейны были также постоянными членами нашего «клуба».
— Они пока что не вернулись, — ответил Крис, — и, очевидно, будут не раньше понедельника.
— Жаль.
— Так что — решено? — Тедди уже горел нетерпением, не допуская и мысли, что нам что-то помешает.
— Решено, — подвел итог Крис. — Кто хочет еще партию в скат?
Никто не захотел: все были чересчур возбуждены, чтобы продолжать игру. Бейсбол нас тоже не увлек. Мысли у всех были заняты предстоящими поисками малыша Брауэра, вернее, того, что от него осталось. Около десяти мы разошлись по домам договариваться с родителями.
6
Я был дома в четверть одиннадцатого, по пути заглянув в книжную лавку за новым выпуском серии криминальных романов Джона Макдональда, что делал регулярно, раз в три дня. У меня был четвертак, которого хватило бы на книжку, но новенького ничего не было, а все старье я перечитал раз этак по шесть.
Машины нашей возле дома не было, и я припомнил, что мама собиралась с подругами на концерт в Бостон. Большая меломанка моя матушка… А впрочем, почему бы и нет? Ребенок ее мертв, надо же как-то отвлечься? Довольно горькие мысли, но, я надеюсь, вы меня поймете.
Отец был дома, точнее, в саду — он тщетно пытался реанимировать погибшие деревья при помощи тугой струи из шланга. Чтобы понять всю бесплодность его усилий, достаточно было бросить взгляд на то, что раньше составляло гордость семьи. Земля в саду потрескалась и превратилась в грязно-серый порошок. Немилосердное солнце спалило все, за исключением маленькой делянки с чахлой кукурузой. Отец сам признавался, что поливать он не умел — это всегда было маминой обязанностью. Он же никогда не мог достичь золотой середины: после его поливки один ряд деревьев стоял в воде, соседний же высыхал… Почти одновременно — в августе — он потерял и сына, и любимый сад. Не знаю, какая из этих потерь подкосила его больше, но он с тех пор замкнулся в себе и напрочь перестал чем-либо интересоваться. Что ж, его я тоже понимаю.