— Но, дорогая моя, он ведь мог спросить совета у отца, — резонно заметила миссис Бэнтри.
— В том-то и дело, что он не хотел ничьих советов — тем более отца — хотел сам добиться успеха. Поэтому мы никогда ничего не говорили мистеру Джефферсону. Когда Фрэнк погиб, денег осталось совсем немного, и я могла вести весьма скромное существование. Но и тогда я… утаила это от мистера Джефферсона. Видите ли… — Она вдруг резко отвернулась. — Мне казалось, рассказать об этом было бы предательством по отношению к Фрэнку… Для Фрэнка это было бы просто невыносимо. Мистер Джефферсон долго болел. А когда поправился, то не сомневался, что теперь я — богатая вдова. Я не стала его разубеждать. У меня ведь тоже есть своя гордость. Он видит, что я трачу очень немного, и это одобряет, считая меня бережливой. Сейчас, когда мы живем вместе с ним, он все расходы берет на себя, так что мы ни в чем не испытываем нужду.
Потом, помедлив, добавила:
— Все эти годы мы жили как одна семья, только… только… видите ли… нет, наверное, это трудно понять… он никогда не смотрел на меня как на вдову Фрэнка, он считал меня его женой.
Миссис Бэнтри тут же поняла, что имела в виду Адди.
— Вы хотите сказать, он так и не смог до конца поверить в смерть жены и детей?
— Вот именно. Он человек необыкновенный. Однако справиться со своим горем ему помогло только упорное нежелание признавать их смерть. Марк для него по-прежнему муж Розамунды, а я — жена Фрэнка. И хотя Фрэнка и Розамунды давно уже нет в живых, для него они живые.
Миссис Бэнтри тихо сказала:
— Поистине, вера творит чудеса.
— Безусловно. Так мы и жили — из года в год. Но этим летом, в моей душе вдруг словно что-то сдвинулось. Возникло чувство протеста. Наверное, это звучит ужасно, но я больше не хотела думать о Фрэнке. Все то, что было, осталось в прошлом — и моя любовь к нему, и наша дружба, и страшное горе после его гибели… Все как бы ушло в прошлое… навсегда. Это трудно объяснить. Мне захотелось начать жизнь сначала, захотелось быть самой собой — еще достаточно молодой и сильной женщиной… играть в теннис, плавать, танцевать — ощущать себя полноценным человеком. И в отношении Хьюго… вы ведь знаете Хьюго Маклина?.. Он очень милый и хочет на мне жениться, но прежде я, конечно, и помыслить не могла еще об одном браке… однако этим летом я уже не думала о замужестве как о чем-то недопустимом…
Она замолчала и покачала головой.
— Пожалуй, Марк в чем-то прав. Я действительно стала уделять Джеффу меньше внимания. Нет, не то чтобы меньше, но теперь я не была с ним всецело, мои мысли были не только здесь… Когда я увидела, что он сблизился с Руби, то даже обрадовалась. С ее появлением у меня появилось больше времени, чтобы заниматься собой и своими делами. Конечно, мне и в голову не приходило… я и представить себе не могла, что он решит ее удочерить!
— А когда вы это узнали? — спросила миссис Бэнтри.
— Для меня это было полной неожиданностью и боюсь, что весьма разозлило.
— Я бы тоже здорово разозлилась, будьте уверены.
— Ведь у меня Питер. Вы понимаете, его будущее целиком зависит от свекра. Джефф относился к нему, как к родному внуку, по крайней мере так мне казалось. Но он не внук ему, и вообще не родня… Как подумаю, что мы можем всего лишиться… — Ее крепкие, изысканной формы руки, лежавшие на коленях, слегка дрожали. — И все из-за этой вульгарной, глупенькой, мечтающей разбогатеть, авантюристки. Я готова была ее убить!
Она вдруг осеклась. В ее голубых глазах, устремленных на миссис Бэнтри, застыли страх и мольба.
— Господи, что я такое говорю! Какой ужас! — воскликнула она.
Подошедший сзади Хьюго Маклин спросил:
— Ужас? Про какой ужас ты говоришь?
— Присаживайся, Хьюго. Ты ведь знаком с миссис Бэнтри?
Маклин уже успел поклониться миссис Бэнтри, он снова тихо, но настойчиво спросил:
— Так в чем же ужас?
— Я только что сказала, что готова была убить Руби Кин, — сказала Адди.
Окинув взглядом присутствующих, Маклин внимательно посмотрел ей в глаза и сказал:
— На твоем месте я не стал бы делать подобные заявления. Тебя могут не так понять.