– Да что вы!.. – воскликнул Бужен и мертвенно побледнел. – Не может быть такого!.. Госпожа Дюссе не способна на такое!.. Она интеллигентный, порядочный человек. Она из прекрасной семьи с крепкими, добрыми традициями.
Монэ пристально смотрела на управляющего, и ее не покидало чувство, что он произносит сейчас хорошо заученный монолог. Почти театральные интонации и жесты, наигранные восклицания. И только бледность, вдруг разлившаяся по его лицу, была естественной и реальной. Но какую роль пытается играть господин Бужен? Это ей еще предстоит выяснить.
Монэ собралась уходить, похоже, что Бужен, которому тягостно было отвечать на вопросы комиссара, с нетерпением ждал, когда же за нею закроется дверь и он останется, наконец, один. Монэ поднялась и сделала шаг к двери, но потом вдруг остановилась и сказала:
– О, совсем забыла! Господин Бужен, у вас есть автомобиль?
Этот простой вопрос, в котором Бужен усмотрел бог весть какой скрытый смысл, поверг его в смятение. Он подавленно молчал, стараясь разгадать, к чему клонит комиссар.
– А что? – наконец произнес он, голос его звучал глухо и безжизненно. – Какое это имеет отношение к делу?
– Никакого. Просто ответьте на вопрос и всё.
– Нет. У меня нет машины. И никогда не было.
Она вышла на улицу, под серое и хмурое небо, здесь ей дышалось легко и свободно. Состоявшийся разговор был в тягость не только управляющему, но и ей самой. Всегда неприятно иметь дело с человеком, который хочет что-то скрыть. А то, что Бужену было, что скрывать, стало ясно с того самого момента, как он нервно пожал ей руку. Причем, он даже не знал, зачем комиссар Монэ явилась к нему, ведь ни о каком преступлении объявлено не было. Так почему же так нервничает управляющий Лауры Дюссе?
Часы на ее руке показывали почти двенадцать часов. Она почувствовала, что голодна. Монэ решила вернуться в кондитерскую и выпить кофе с тортом или миндальным печеньем. Женщина на кассе обрадовалась ей, потому что редкие посетители все разошлись. Комиссар заказала кофе со сливками и миндальное печенье, а сама устроилась тут же у барной стойки на высоком стуле. Кассирша, которую звали мадам Летуа, оказалась разговорчивой. Пока ждали заказ, она бойко рассказывала о работе, погоде, видах на урожай. Монэ с вежливой улыбкой ее слушала. Высокая официантка с суровым лицом принесла печенье и кофе, от которого исходил приятный аромат.
– У вас всегда так безлюдно? – спросила Монэ.
– Ой, что вы! У нас очень много посетителей. Иногда прямо столпотворение. Это сегодня прохладный день, но к вечеру, я вас уверяю, людей будет больше.
– Я слышала, это заведение старое?
– Да, еще месье Дюссе сам здесь всем руководил. Но я в то время еще не работала. Только при мадам Дюссе пришла сюда.
– А ее сестра не участвует в предприятии?
– Нет, она не при деле. И не потому, что мадам Дюссе ей не позволяет, по-моему, у них прекрасные отношения, просто сама, наверное, не хочет.
– Она часто бывает здесь?
– Нет, не часто. Вчера, правда, пришла навестить мадам.
– Вчера? – переспросила Монэ.
– Да, они ушли вместе. И это странно.
– Почему же странно?
– Обычно мадам никогда не уходит раньше, чем закончится рабочий день. Госпожа комиссар, вы так всем интересуетесь, неужели что-то случилось. Вот и сегодня мадам опять нет на работе. Неужто и правда что-то случилось?
– Нет, ну что вы. По крайней мере, не с Лаурой Дюссе. С одним из ее знакомых произошло несчастье.
Небо стало разъяснивать, у горизонта, утром сплошь затянутого туманом, теперь появилась тонкая розоватая полоска. Потеплело, и улицы стали оживленнее. Монэ ехала в машине и размышляла о том, что она скажет Жюстине Бенуа. Что-то подсказывало ей, что эту встречу надо было бы пока отложить. Но она продолжала свой путь.
Дом, где жила сестра Лауры Дюссе, был многоквартирным. Обычно в таких домах с состоятельными жильцами есть консьерж, в этих домах не редкость просторные мраморные лестницы с массивными резными перилами. Когда она вошла в дом, из привратницкой появилась консьержка, солидная дама средних лет, чопорная и важная. Она, как и полагается церберу, строго смотрела на комиссара Монэ. Монэ сунула ей под нос свой жетон, и консьержке пришлось отступить, она пропустила комиссара к лестнице, неохотно бросив ей в след скупые слова:
– Третий этаж, налево.
Дубовая дверь блестела свежим воском. Кольцо держали в зубах две свирепые львиные головы. Монэ коснулась звонка, и за дверью раздалась заливистая трель. Почти тотчас послушались легкие шаги. Дверь отворилась и в проеме появилась молоденькая горничная с задорным румянцем на щеках.