Море безгранично. Его бескрайние просторы приманивают словно магнит. У берега море голубое, а чем дальше, тем цвет его темнее. Там, где не ступала в воду нога человека, вода чистая и прозрачная. Воздух наполнен благоуханием сладких цветов и чистого воздуха. В небе летают чайки, и, временами, издают крик, как – будто зовут меня с собой полюбоваться морем с высоты птичьего полета. Очень интересно наблюдать, когда волна отходит назад, затягивая с собой небольшие камушки, а потом вновь наступает на берег, ставя все на свои места. Недалеко от меня крикнула чайка. Ее крик показался какой–то отчаянной мольбой, но я на минуту прикрыла глаза и постаралась остановить бешено идущие вперед время, задумалась и не представляла, о чем еще можно просить и к чему еще нужно стремиться, когда вокруг такая благодать, такое блаженство и умиротворение. Я успокоившись поняла, что это все природа, что это ее истинный замысел, ее желание акцентировать мое внимание на красоте этого мира, желание оснастить мои мысли, собрать их воедино… А горячее солнце, вышедшее из – за белых облаков, обогревает землю и воду, устраивает открытые шоу прямо на поверхности водного зеркала: то солнечными зайчиками и бликами порадует меня, заставя улыбнутся, то продемонстрирует свое изысканное разноцветное шоу за горизонтом. Это действительно удивительно!
Андрей зашуршал внутри палатки. Я открыла глаза, убрала непослушный волос, успевший упасть на мое лицо, но осталась неподвижно сидеть на морском берегу, созерцая открывавшуюся моему взору матушку –природу. Выходной нужно использовать со смыслом. Когда мне еще представится подобное созерцание души, я не знала. Возвращаться сознанием в привычные будни я всегда успею.
– Лаврецкая снова летаешь в облаках?
Напарник открыл пассажирскую дверцу и с озорной улыбкой смотрел на меня, не скрывая своего нетерпения.
– Мы приехали. – Он кивнул головой. – Я бы не трогал тебя. Но у нас время не резиновое и сегодня вечером мы обязаны вернутся вместе с трупом в столицу.
На моих губах дрогнула легкая улыбка. Мое тело встрепенулась при упоминании о нашем истинном визите на остров. Пора бы мне научиться закрывать старательно сожженные мысли на замок. Без возвращения воспоминаний о пытках этого не сделать. Практически каждое упоминание о надзирателе порождает в моей голове вихрь выжженных дотла воспоминаний, которые хранятся под закрытой дверью, а открывающийся ключ давно потерялся в непроходимой чаще леса.
– Ты был здесь раньше? –Вылезая из такси, вопросила я напарника.
– Конкретно в этом городе нет. На противоположном побережье бывать приходилось. Тебе удалось найти то, ради чего просила раздобыть вчера информацию о живых школьницах?
– На тех листах, которые ты мне предоставил, практически нет никакой нужной информации.
Шеннер положил руку на мое плечо, прижимая меня к себе. Он рассмеялся, когда получил от меня злобный взгляд, но руку не убрал.
– Француа действовал довольно деликатно, добывая необходимую тебе информацию.
– Неужели? – Скептически отозвалась я, прищурившись от солнечных лучей. – Ты пробегал глазами по листам, прежде чем отдать их мне?
– Поверхностным взглядом пробежал пару строк.
Теперь понятно отсутствие привычно выделенных желтым маркером предложений.
– Француа зря израсходовал краску принтера.
– Почему же?
–В этот раз он только и делал акцент на местах, где родились, проживая большую часть своей жизни до переезда в Париж, девушки.
– А тебе этого мало?
– Мало. Я знаю недостающие названия провинций, но не имею представления о станциях метро или улицах. Эта информация практически ничего мне не дала.
– Но ты нашла недостающую окружность, не так ли?
–Я нашла нечто большее, чем просто недостающую окружность.
– Вот как? Просвети меня.
Я замолчала. Людовик Шеннер не верил с самого начала в мою версию. С чего бы вдруг он так резко захотел услышать ее сейчас? Я всмотрелась в глаза напарника. В них присутствовал не интерес, а самая настоящая насмешка. Надзиратель с первых дней обучения на его базе научил меня и других воспитанниц распознавать истинные мотивы в поставленных вопросах собеседника. Что ж, если Людовик думает, что я настолько глупа, что выложу ему все до единой мысли о деле, он глубоко ошибается. Я и так дала ему неплохие наводки, предоставив наброски нарисованных вчера в кафе карт. Да и вообще, я отстранена от этого дела. В таких моментах весь мозговой штурм ложиться полностью на светлую голову Людовика.