Выбрать главу

– А мы разве не опаздываем? – Прошипела я вопрос, склонившись над его ухом, старательно игнорируя негодующий взгляд напарника.

Я не умею лгать, но люблю недоговаривать. И как же я радуюсь в подобных моментах, ведь недоговариваю я довольно часто, старательно избегая любую информацию, готовую просочится в головы любознательных коллег Могильного Памятника. Людовик Шеннер распознает ложь на раз – два. Я не раз наблюдала за его допросами с подозреваемыми преступниками, которые пытались сначала лгать, но, когда они понимали, что с напарником этот фокус не пройдет, выкладывали всю правду подчистую. Если же я выложу всю правду о своей прошлой жизни, я сломаюсь. Мне это необходимо, я готова поплакать и кому – то высказаться, но не сейчас. Не тогда, когда я близка к последнему и непредсказуемому воссоединению с надзирателем. При каждом его взгляде я должна быть сильной. Черт возьми, я обязана справиться и не расклеятся.

– Я опаздываю, – подтвердил Людовик. Увидев на моем лице замешательство, пояснил. – Ты ждешь снаружи и пытаешься не влезть в неприятности.

– Почему я не могу войти с тобой?

– Полиция ждет одного сотрудника Могильного Памятника. А не двоих. К тому же, насколько мне известно офицер полиции Рене Ламонтань и его помощница подполковник Вероник Патель ждут в гости Людовика Шеннера. Представь как они удивляться, если увидят вместе с ним юною особу Яну Лаврецкую, которая вчера самолично подписала договор у Олега Варновски о собственном отстранении от нашего невеселого дела. После встречи с нами, Рене Ламонтань как один из немногих друзей Варновски – старшего, позвонит к нам в офис Могильного Памятника и доложит Олегу Варновски о твоем визите вместе со мной. Как думаешь, кому в таком исходе событий сделают выговор, а кому попросят подписать заявление об увольнении по собственному желанию?

– Все упирается в… – Я замолчала, понимая что высказала свое недовольство вслух.

– В Варновски – старшего. – Договорил за меня Людовик. – Да, Яна. Пора бы тебе уже принять этот неоспоримый факт к сведению. – Людовик осторожно обогнул меня, поднялся на ступеньки, но остановившись в нескольких сантиметрах от двери, повернулся ко мне. – Я ненадолго. Когда я вернусь, ты обязана стоять на том же месте, где я тебя оставил до своего ухода.

– Я не твоя обучаемая собака, Людовик. – Негодующе зашипела я.

– Ты хуже обучаемой собаки, Яна. Но даже собака, услышав команду, остается на месте и дожидается хозяина, ты же попадаешь в неприятности.

– Исчезни, будь добр. – Я злобно посмотрела на напарника.

– Ты будешь здесь. Точка, граничащая с восклицательным знаком. – Людовик продолжал выводить меня из себя.

– Сгинь.

– Яна.

– Я буду здесь. – Процедила я сквозь зубы, и немного погодя, пока напарника не успел скрыться за дверью, добавила. – В пределах видимости.

Людовик скрылся за дверью. Я не знала: услышал он мои последние слова или нет, но мне было уже все равно. Напарник с первых дней проявлял ко мне негатив. Подкалывания и сарказм –наши методы выживания в совместном обществе во время рабочих дней. Мне нравилась моя работа, и я не планировала ее терять в ближайшие два года своей учебы.

Я огляделась. Перед моим взором выросли небольшие четырехэтажные дома, покрытые коричневой краской. Краску на домах давно не обновляли. Это упущение придавало улице ее истинную старину.

Дома по обеим сторонам улицы соединялись между собой, тянулись нескончаемой змейкой. На окнах квартир стояли ставни, заслоняющие жилое помещение от солнечных лучей. Мало кто из жильцов решился открыть ставни, давая возможность свету проникнуть в темную комнату, а ветру позволить проветрить помещение и ненадолго задержаться, словно остановится в гостях, прежде чем он продолжит свой долгий путь. По правую руку от меня, словно сговорившись, не оказалось балконов. Зато по левой стороне их было хоть отбавляй. На всех балконах красовались горшки с цветками. На каждом было не меньше двух цветов. Я не удивилась. Ведь французы, в отличие от привычной для меня московской атмосферы, любят цветы. Чем больше горшков стоит на подоконнике или на балконе, тем лучше. Исключения бывали, но крайне редко. Даже в Париже и то можно было заметить цветы и вдохнуть их свежий аромат. Цветы расположились не только на балконах. Они сопровождали входы в подъезды. Некоторые растения успели расцвести, показывая прохожим свои первые бутоны. Розовые и красные цветы предавали зеленым листьям растений недостающий контраст, помогая сознанию не потерятьс1я в спокойствии мирной жизни улицы.