Августин перестала печатать и с любопытством взглянула на него.
– Говорит, что у неё есть что-то важное для тебя. Что это касается одного из твоих дел об убийстве 2013 года.
Шефер регулярно получал электронные письма и телефонные звонки от людей, которые считали, что могут помочь следствию информацией, но чтобы кто-то заявлялся в участок – это было редкостью. И ещё реже заходила речь о таких старых делах.
– Хорошо, попроси кого-нибудь из охранников проводить её на третий этаж в комнату для допросов № 1.
Он повесил трубку и встал.
– Кто это был? – спросила Августин, кивком привлекая его внимание к пуговице брюк, которую он незаметно расстегнул под столом за завтраком, чтобы освободить место для живота.
– Моя жена, – ответил Шефер. Он втянул живот и застегнул штаны. – Она только что покувыркалась с садовником, поэтому считает, что я тоже заслужил массаж. Массаж головы. И массажистка уже поднимается.
3
Пять дней подряд сентябрьские дожди проливались на Копенгаген неуловимыми, почти бесшумными лучами. Лето, которое уже давно закончилось, было в этом году более серым, чем обычно, и казалось, что времена года просто сменились одной длинной, грязной осенью.
Элоиза Кальдан закрывала окно на кухне, по раме которого стекала вода, когда её мобильный телефон зажужжал на обеденном столе. Он почти непрерывно звонил по выходным. На этот раз на экране высветился неизвестный номер, поэтому она отклонила звонок и бросила тёмно-зелёную капсулу в кофемашину «Nespresso». Машина тут же брызнула чёрным как смоль лунго.
Из гостиной был виден большой изумрудно-зелёный купол Мраморной церкви. Старая квартира в мансарде углового дома на улице Ольферта Фишера не была ни просторной, ни привлекательной, когда она стала вкладывать в неё средства в своё время. Тогда там не было даже душа, а старая кухня, теперь любимое место Элоизы, была прямо-таки отвратительной. Но с маленького балкона гостиной открывался вид на Мраморную церковь, а это был один из немногих критериев, которые она указала агенту по недвижимости: купол должен был быть виден хотя бы из одного окна.
В детстве, когда Элоиза проводила выходные с отцом, этот купол был их местом. Раз в две недели в субботу они ходили есть пирожные со взбитыми сливками и пить горячий шоколад в «Кондитори Ля Гляс», там отец объедался тортом «Отелло» и очаровывал официанток, прежде чем пойти с Элоизой по улице Бредгаде к церкви. Там они поднимались по винтовой лестнице и проходили по скрипучим половицам под перекрытиями крыши, чтобы занять одну из скамей на галерее.
Взявшись за руки, они любовались видом Копенгагена, иногда укрытого снегом, иногда купавшегося в солнце, но в основном просто серого и ветреного. Отец показывал Элоизе исторические здания и рассказывал длинные, захватывающие истории о датских королях и королевах. Она слушала, и глаза её громко говорили, что он самый милый и самый умный человек на свете, а ещё каждый раз он учил её трём новым словам, которые она должна была практиковать до их следующей встречи.
– Так, сейчас посмотрим, – говорил он, послюнявив указательный палец и делая вид, что вдумчиво листает невидимый справочник. – Ага! Сегодняшние слова – «вертопрах», «барокко» и… «роскошный».
Затем он объяснял значения этих слов и приводил примеры забавных контекстов, в которых их можно было использовать, а Элоиза бессознательно впитывала знания. Ей нравились эти минуты наедине с отцом на куполе церкви, и именно там, прижавшись к его толстому животу, плывя в потоке слов, она впервые заинтересовалась искусством рассказывать истории. В первой квартире Элоизы, куда она переехала ещё совсем молоденькой, вид на купол открывался из окна спальни. Со временем он стал для неё талисманом, напоминанием о безопасном и наполненном смыслом детстве. Это была одна из тех вещей, по которым Элоиза больше всего скучала, когда оказывалась вдали от дома.
Но у неё редко получалось заглядывать в Мраморную церковь утром в понедельник. Обычно в это время она была на редакционном собрании в газете, где обсуждались главные темы недели и планировались очередные расследования.
Обычно, но не сегодня.
На кухонном столе лежали утренние газеты. Первую полосу каждой из них занимало дело Скривера.
Она открыла вторую страницу газеты «Demokratisk Dagblad», где работала последние пять лет, и прочитала заголовок. Главный редактор Миккельсен выражал сожаление по поводу статьи, опубликованной несколькими днями ранее, о причастности гиганта моды Яна Скривера к экологической катастрофе на текстильной фабрике в Бангалоре, где использовали труд несовершеннолетних. «Мы были слишком доверчивы в погоне за истиной», – писал он. Это было пафосное, хорошо срежиссированное умывание рук, единственной целью которого было придать газете честный и нейтральный вид, а прежде всего – снять с себя ответственность.