Р о м а н ч у к. Привет компании! Здорово, хозяева! (Татьяне.) И вы тут, барышня? Здравствуйте.
Н а т а л ь я. Выпейте, Иван Акимыч! Окажите удовольствие.
В а с и л и й. Выпей, Ваня. Только не болтай потом.
Р о м а н ч у к (принимает стаканчик). За кого вы меня считаете? Кто не любит побаловаться. Сам люблю. Ну, с ангелом, что ли?
С т е п а н. С ангелом.
Р о м а н ч у к. Ваше здоровье! (Выпивает.) А я случаем зашел. (Татьяне.) Шел к вашему батюшке, дай, думаю, загляну.
С а ф о н о в. И мы по случаю. Игнат зазвал для музыки.
Р о м а н ч у к (шныряет глазами по комнате). Эге, и музыка у вас. Это что такое - мандолина? Гитарный строй? Отроду в руках не держал. Ну-ка, как она действует?
И г н а т. Первый сорт. (Наигрывает плясовую.)
Н а т а л ь я. Выпейте, Иван Акимыч! Не откажите.
Р о м а н ч у к. Не откажу. Ваше здоровье, хозяйка. (Василию.) Чокнемся, Вася! Знаю, что ты меня не любишь. Напрасно это - видит бог! Чокнемся.
С а ф о н о в. Он со всеми такой. Будь здоров, Ваня!
Пьют. Игнат, Василий и Сафонов играют плясовую.
Романчук ерзает плечами, притопывает и, наконец,
пускается в пляс. Трудно определить, случайно или
намеренно он приближается к пологу, за которым
скрывается Дорофей. Положение спасает Наталья. С
платочком в руке, дробно стуча каблуками, она грудью
наступает на Романчука, и тому приходится отступить.
В а с и л и й. Иван Акимыч! Ты зачем к Осипу Иванычу ходил?
Р о м а н ч у к. Поручик посылал. Велел позвать.
Т а т ь я н а. Пошел он?
Р о м а н ч у к. А то как же?
Т а т ь я н а (тихо, Василию). Врет. Отец с утра в городе.
В а с и л и й (вспыхнул). Вот оно что! (Сжимая кулаки, подошел вплотную к Романчуку.) Ты зачем сюда пришел?
Р о м а н ч у к (вздрогнул). А тебе что? Ты что тут, хозяин, что ли?
С т е п а н. Василь Павлыч! Пить - пей, но не безобразь!
Н а т а л ь я (видя, что Василий готов размахнуться, быстро и незаметно повисает у него на руке). Прошу вас, сыграйте, Василь Павлыч! Окажите удовольствие!
В а с и л и й (опомнился). Для тебя, хозяйка, - всегда. Ты не сердись, Акимыч. Только не болтай, что вино пьем. Строго нынче.
Р о м а н ч у к. Мне прямо обидно, какое обо мне суждение. И сам вот выпью. (Пьет.) Э-эх, не могу, так и подмывает! (Пляшет.) Ну, прощайте, хозяева. Благодарствую. Я ведь на минуточку. Неровен час, наскочишь на Семеняка или на Рябого - эти хвост накрутят! Будьте здоровеньки.
С а ф о н о в (поднимается). Я с тобой. А ты, Вася, погоди. Чтоб не всем сразу. Будьте здоровы! Спасибо, хозяева!
Н а т а л ь я. Вам спасибо.
Наталья провожает Сафонова и Романчука, захлопывает
дверь и возвращается. Вздох облегчения. Все молча
переглянулись. Наталья утирает передником лицо и
опять скромно занимает свое место у косяка.
Д о р о ф е й (вышел из-за полога, улыбаясь встретился глазами с хозяйкой, затем резко повернулся к Василию). Понял?
В а с и л и й. Как не понять. Донесет?
С т е п а н. Сейчас ему расчета нет доносить.
Д о р о ф е й (резко). А ты опять чуть всех не погубил, герой! Смотри, Васька! Последний раз упреждаю. Нет строже нашего суда.
И г н а т. Василий! Не иди против. Сломаем.
С т е п а н. Он понял! Пусть сам скажет.
В а с и л и й (стоит в мучительном раздумье, затем быстро протягивает Дорофею руку). Держи.
Дорофей радостно улыбается. Увидев его улыбку,
проясняется Василий.
Д о р о ф е й. Ну, ладно! Теперь - проси прощенья. (Показывает на Татьяну.) Живо.
Т а т ь я н а (улыбаясь, протягивает смущенному Василию руку). Помиримся?
С т е п а н. Вот и ладно. Хозяйка, проводи.
Улыбающаяся Наталья провожает уходящих. Выходят,
прощаясь, Игнат, Василий, Татьяна.
Д о р о ф е й (подымает на руки ребенка). Будь здоров, герой! Так говоришь - любишь пряники? Только уж теперь не знаю, скоро ли в городе буду. Будь здорова, хозяйка.
Н а т а л ь я. Будьте здоровы, Дорофей Назарыч.
Д о р о ф е й (улыбаясь, смотрит на Наталью). Спасибо тебе. Люди-то как растут, а? На глазах.
Н а т а л ь я (не понимая). Да. Шестой годок пошел.
Д о р о ф е й. Я не о том. Прощай, хозяин! Будь здоров. Ну и жена у тебя, Степан!
С т е п а н. Что жена? Жена как жена.
Д о р о ф е й. Министр! Умней тебя во сто раз.
Его провожают.
Вечер. Офицерский зал. Шебалин за пианино. В углу
погрузившийся в чтение Золотарев. Остальные слушают
Шебалина.
Ш е б а л и н (поет).
"Утих столичный шум, растаяли огни,
Я снова погружаюсь в мир убогий.
Мираж рассеялся, и вновь мелькают дни
Столбами верстовыми у дороги.
Передо мной раскинулась дорога,
Во тьме огней не видно путевых,
На сердце у меня неясная тревога,
Душа полна предчувствий роковых".
С у щ е с т в о. Дивно!
Р ы д у н. Музыки я не понимаю. Но умею уважать всякое искреннее чувство.
Т и ц. Моя сестра учится в консерватории. У нас настоящий Бехштейн.
Ш е б а л и н. А в столовой висят часы. А за ужином муттерхен выдает вам рюмку кюммеля... А теперь вы перешли на коньяк, и я знаю все это наизусть.
Т и ц. Это... некорректно!..
Р ы д у н (в ужасе). Начинается! Да перестаньте вы!
Ш е б а л и н. А! Ссоры все равно не выйдет. Все предопределено. Вернется Романчук с коньяком. Коньяк надо пить. Отто Тиц будет плакать и петь бурлацкие песни, и мы, по истинно русскому обычаю, облобызаемся.
С у щ е с т в о. Такой интересный мужчина - и скучает.
Ш е б а л и н. Скучно, мисс. Людей нельзя подолгу оставлять наедине с собой. Они становятся беззащитными против миражей. Вы, конечно, понимаете мою мысль?
С у щ е с т в о (неуверенно). Д-да...
Ш е б а л и н. Я не сомневался в этом. Простите - что вы?..
С у щ е с т в о (фыркает). Мне так странно.
Ш е б а л и н. Я понимаю вас. Все так необычайно! Встретить в этом захолустье женщину вашей культуры, цельности...
С у щ е с т в о. Военные всегда смеются...
Ш е б а л и н. Я нисколько не льщу. Ведь не случайно, что в первый же вечер прапорщик Золотарев нашел в вас интересную собеседницу по философии Ницше. А вот я уже сколько времени безуспешно пытаюсь приобщиться...