колокола, - Василий. Прислушивается к стуку аппарата.
На перрон вышли Шебалин и Существо. Подошли к краю
платформы. Тихий разговор, прерываемый смехом.
С у щ е с т в о (пытается идти). Ля-ля-ля - держите меня. Ай! Какая платформа высокая! Пустите, я сама... Фу, Жо-о-ра, как не стыдно! Смотри, как красиво. Огонечки... Далеко-далеко! Там Москва?
Ш е б а л и н. Нет, там. Пойдем.
С у щ е с т в о. Куда? Там Костя... Почему он такой странный?
Ш е б а л и н. Мальчишка... (Насвистывает романс.)
С у щ е с т в о. Что это? А! Как тихо... Зачем ты меня напоил? Я ничего не понимаю. Куда все ушли?
Ш е б а л и н. На линии опять какая-то катавасия. Разобран путь.
Василий прислушивается.
Наверное, старик проторчит там с командой до утра. Пойдем?
С у щ е с т в о. Куда?
Ш е б а л и н. Есть тут одна тихая обитель.
С у щ е с т в о. О, Жорж!
Ш е б а л и н. Прошу прощенья, мисс. Я солдат. Война делает людей грубыми.
С у щ е с т в о (прижимается к нему). Идем. Все равно. Вы... ты... как это все странно. Но я должна тебе сказать... Когда я была совсем девочкой... меня обманул один человек... Ты понимаешь?
Идут.
Ш е б а л и н. Понимаю. Это было на даче. Душный осенний вечер. Он так хорошо говорил. Мимолетное увлечение. Я ничего не знала. Это было ужасно. Он оказался негодяем. Я его прогнала...
С у щ е с т в о (искренне изумлена). Откуда ты знаешь?
Ш е б а л и н. Так. Догадался.
Из двери аппаратной выходит Татьяна.
Т а т ь я н а. Прекрасная ночь, Георгий Николаевич!
Ш е б а л и н (слегка смущен). Прекрасная ночь... Вы... подышать?
Т а т ь я н а. Угу. Устала. Скоро смена.
Ш е б а л и н. А я иду проводить нашу гостью. Прекрасная ночь...
Т а т ь я н а. Прекрасная ночь. Желаю успеха.
С у щ е с т в о (ревниво). Кто это?
Ш е б а л и н. Так. Одна...
Уходят.
Т а т ь я н а (провожает их глазами, радостно вздохнула). Слава богу!
В а с и л и й. Что так?
Т а т ь я н а. Это вы, Василий Павлыч? (Смеется.)
В а с и л и й. Что это вы?
Т а т ь я н а (сквозь смех). Бросили меня, Василий Павлыч.
В а с и л и й (хмуро.) Не пойму. Горюете?
Т а т ь я н а. Плачу горькими слезами. (Серьезно.) Эх, вы! Смотрите на человека и ни чуточки не видите. Вот Дорофей - он молчит, а все понимает.
В а с и л и й. Так то Дорофей...
Т а т ь я н а. Вот я сейчас смеюсь, а что со мной было - рассказать немыслимо. Сначала прапор этот... Разлетелся с книжками, развел философию, а потом сразу к делу: я человек, и ничто человеческое мне не чуждо... А сам на человека не похож! Разве такие люди бывают?
В а с и л и й (сквозь зубы). Гриб поганый!
Т а т ь я н а. Отхлестала его как следует - отстал. За ним этот... Настойчивый, самоуверенный - ух! К отцу стал заходить. Потом у Степана комнату снял. Зовет. А не идти нельзя. Хозяин - прогонит. Раз пришла я к нему, а он меня стал целовать. Я молчу, стою как мертвая, - даже он заметил. А потом прибежала к Натальюшке, сижу и реву...
В а с и л и й. Зачем вы про это?
Т а т ь я н а. А когда вы про меня тогда сказали - помните, у Степана? Как обидно было...
В а с и л и й. Вы меня простите... У меня характер такой. Вон и Дорофей говорит - чумовой. Он меня знает. Я не то чтоб не поверил, а просто... Вот резануло меня что-то. Вы простите.
Т а т ь я н а. Василий Павлыч!.. Вася! Вот давно так хотела сказать. Я разве сержусь?.. Я тоже чуточку понимаю. Мне ведь главное - аппарат. Отец шипит - гонит с телеграфа. А мне разве можно? Вот сегодня депешу передавали насчет...
В а с и л и й. Насчет чего?
Т а т ь я н а. Дорофей не велел... Ну, все равно скажу. Насчет вас. Я по ключу разобрала.
В а с и л и й. Вот оно что! Чем же я так угодил?
Т а т ь я н а. Подозревают.
В а с и л и й. Та-ак! Какая ж это сука языком треплет?!
Лязг открываемой двери.
Т а т ь я н а. Тсс! Идут. (Скрывается за дверью аппаратной.)
Василий подтянулся.
На перрон выходит Дорофей. Голова забинтована, шинель
внакидку. В руках у него чайник. Чуть пошатываясь,
идет по платформе.
В а с и л и й. Дорофей!
Д о р о ф е й. А! Вася?
В а с и л и й. Болит?
Д о р о ф е й. Болит.
В а с и л и й. Здорово болит?
Д о р о ф е й. А? Нет, не так, чтоб очень.
В а с и л и й. Один лежишь?
Д о р о ф е й. Нет, там дневальный.
В а с и л и й. Зачем вышел-то?
Д о р о ф е й. Кипятку поискать. Ребята вернутся - чайку засыплем. Ну, ладно. Я пошел. (Уходит.)
Т а т ь я н а (выглянула). Это Дорофей был?
В а с и л и й. Дорофей. Как он его покалечил, гриб поганый!
Т а т ь я н а. Не могу я больше этого слышать! Не могу!
В а с и л и й. У, нечисть! Как его только земля держит! Ведь на небе от него смердеть должно! Покуда такой вот ходит по земле, я на себя глядеть не хочу. Не уважаю, все равно что навоз. Эх, видать, замордовали Ваську. Жмут со всех сторон. А голова дурная - сама думать трусовата.
Т а т ь я н а. Василий Павлыч! Вася! Зачем вы так?.. Ведь вы же... Ведь это неправда. Вы настоящий, сильный. Я знаю. Может, я за это вас и...
В а с и л и й. Сильный? Был сильный. Сломали меня здесь...
Т а т ь я н а. Нет! Зачем так говорить? Кто вас может сломать?
В а с и л и й. Кто? Сам думаю - кто? А Дорофей и сломал. Выходит, что так. Я Дорофея больше всех люблю. Он мне дороже, чем брат. А иногда так злоблюсь на него. Сил нет смотреть, что он от прапора терпит... Сам гнется и меня к земле гнет. Он, конечно, умнее меня, политику знает. Умом я с ним соглашаюсь, а сердце иной раз упрямится.
Т а т ь я н а. Не любит вас Дорофей.
В а с и л и й. Нет, любит. Знаю. Меня, может, кроме Дорофея, и не любит-то никто.
Т а т ь я н а. Разве уж так никто?
В а с и л и й. Не знаю. Что вы так... глядите чудно?
Т а т ь я н а. Застенчивый вы, Василий.
В а с и л и й. Нет, я не застенчивый. Я раньше даже очень был нахальный. А сейчас - верно, смотрю вот на вас, сказал бы слово, да язык не гнется.
Т а т ь я н а. Вася...
В а с и л и й (вздрогнул). Глядите. Он! Видите? Гриб поганый! Идите, Татьяна Осиповна... Ишь бродит!