Р я б о й. Молодой! А били - мало.
С а ф о н о в. Хлебом не корми - дай ему поговорить. И говоришь-то глупо. Первее русского солдата на свете нет, его не купишь! Русский солдат Альпы-горы прошел, семь столиц ему покорились...
В а с и л и й. Вот я и думаю. Стало быть, ничего я не боюсь. Ни тюрьмы, ни сумы. О боге я до сей поры не задумывался. Надобности не было. Помирать всем когда-нибудь надо. Что ты со мной сделаешь? А вот как надел казенную шинель, она ко мне и прилипла. Василий, да не тот! Не по рассуждению живу, а по команде.
Р я б о й (машет рукой, отходит). Я тебя не слушаю.
В а с и л и й. Скатертью дорога. Так вот: заслышу где-нибудь: "Смирррна!.." - так руки сами по швам и голову словно кто шибанет, этак вот. (Жест.) Сам удивляюсь. И на все молчу. Этакий вот гриб поганый, болячка...
С а ф о н о в. Тише, Васька!..
В а с и л и й. Что тише? Я и не говорю ничего... (Продолжает.) Мозглявый весь, что в нем? А вот может меня в затмение привести!
С о л д а т. Лютый он человек.
В а с и л и й. Не в том корень, что лют. Мало меня били? Или я аресту боюсь? Душу у меня арестовали - вот что! Иной раз чудно становится - неужели и я вот такой образ приму? (Показывает на Романчука, лежащего под шинелью.)
С а ф о н о в (шепотом). Тише ты, Васька! Тебе говорят?
В а с и л и й. Он спит.
С а ф о н о в. Как же! (Окликает.) Иван Акимыч! Романчук! Ваня!
С о л д а т. Спит.
В а с и л и й. Погоди, я попытаю. Романчук! Живо! Господа офицеры требуют!
Р о м а н ч у к (вскакивает). Чего? Ась? Сейчас! Спал я?
Смех.
В а с и л и й. Тебе видней! Ух, денщицкая душа! Как встрепанный вскочил. Спал, говоришь?
Р о м а н ч у к. Что за разговор - денщицкая? Денщик, да не босяк! Чем противозаконные-то песни петь...
В а с и л и й. Ах ты, суслик! Небось рай во сне видел, а?
Р о м а н ч у к (обиженно). При чем тут может быть рай? Такими словами не шутят!
В а с и л и й. Какие шутки... Слышь, ребята: прошлый год окопались мы под Ляояном. Ходили до того два раза в атаку, все без толку, еле ноги унесли. Сидим. Наутро, стало быть, опять наступление. Перед наступлением для поднятия духа заявляется в роту долгогривый с проповедью. Пьяный, лыка не вяжет: "Вы-де, говорит, мужичье, хамово племя, норовите, как бы домой подрать, а за честь русского оружия не почешетесь. Так что поблажек вам теперь не будет. Будете гореть в адском огне вместях с крамольниками и нигилистами. А в рай, по новому положению, будут допускаться только господа офицеры, а из вашего брата - георгиевские кавалеры и павшие в бою за отечество. Понятно или нет?" Тут вон этот гусь с перепугу осмелел и спрашивает: "А как же, например, денщики? Будут их допускать в рай или же нет?" Батя подумал и говорит: "Определенно не скажу, но полагаю - будут, ибо без холуев господам офицерам в раю неспособно".
Хохот.
Р о м а н ч у к. И врет!.. Ну зачем врать?..
Р я б о й. Тише вы!..
Смех стихает.
С о л д а т (на нарах, в руках у него письмо). Так. А в нашей деревне помещика пожгли.
Все обернулись к нему.
Р я б о й (даже растерялся). Постой. Ты что это такое говоришь?
С о л д а т (спокойно). А я ничего такого не говорю. Я только говорю в нашей деревне помещика пожгли.
Р я б о й. Молчать! За такие слова ты вполне свободно ответить можешь.
В а с и л и й. Вот те на! Это за что же?
Р я б о й. Очень просто! За непроверенные слухи тревожного направления в целях опровержения существующего... (Запутался.)
С о л д а т. Зачем непроверенные? Письмо от верного человека идет.
Р я б о й. Не может этого в письме быть! (Вырывает письмо у солдата.) Где, где? Ну, покажи - где?
С о л д а т. А вот. Видишь? (Показывает что-то в письме.) Эва, в углу намалевано. Видишь?
Р я б о й. Ну и что? Вижу.
С о л д а т. Что видишь?
Р я б о й. Крест стоит. Ну и что?
С о л д а т. Ну и всё.
Солдаты смеются.
Р я б о й. Не понимаю. Стоит крест, и все.
В а с и л и й. Образования не хватает.
С о л д а т. А я смекаю. К чему бы кресту быть? Не иначе как нашего помещика пожгли.
В а с и л и й. Не досмотрел, Филипп Иваныч?
Хохот.
Р я б о й. Что значит - не досмотрел? Это в каком смысле?
В а с и л и й. Нет, я ничего! Что-то из деревни письма плохо доходят. Не забастовала ли, думаю, почта?
Хохот.
Р я б о й (побагровел). Оскалились? Вы еще за это ответите!
В а с и л и й. А ты не стращай, Филипп Иваныч. А то я со страху в задумчивость могу прийти.
Р я б о й (сбавил тон). Не понимаю. На какой предмет?
В а с и л и й. На предмет семи пар исподнего белья да мешка казенной солонины. И куда бы им подеваться?
Хохот.
Р я б о й (примирительно). Дурни вы! Я вас жалею. Говорите сами не знаете что. Верно, Кузьма?
С а ф о н о в. Я не слыхал.
Звук колокола.
В а с и л и й. Стой! (Хлопает себя по лбу.) Дорофей-то у нас где?
Р о м а н ч у к. Загулял. Хе! Теперь ему господин прапорщик почет окажет...
В а с и л и й. Цыть, змеюка!
У г л о в (появляется в дверях с фонарем). Ну, защитники отечества, в оцепление готовсь! Казенную шинель проветривать! Девять три у семафора! (Проходит в офицерский зал.)
В а с и л и й. Эх! А мы еще кофию не пили... (Оглядывается.) Слышь ты, Филипп Иваныч... (Приближается к Рябому и кладет ему руку на плечо.)
Р я б о й. Ну?
В а с и л и й. Дорофея прапор со света сживает. Надо выручать. Сменишь его в оцеплении.
Р я б о й. Не имею права.
В а с и л и й. О праве нет речи. Надо - и все тут. Не ссорься с людьми без толку. Ты подведешь - тебя подведут. Понятно?