Такие и многие семейные люди, хотя и не обремененные ребятишками, посмотришь, перебиваются с хлеба на квас, едят какой-нибудь жиденький супец, откуда даже и мясом не пахнет, а войдите к нему, попробуйте!
Встречает вас хозяйка или хозяин, сохраняющие на своих лицах самодовольство и важность, и понятно, очутившись в прилично обставленной комнате, вам и в голову не придет, что здесь тоже царят прикрытая нищета и голод.
Зато небогатому трудящемуся человеку, не живущему напоказ, а так, как нужно по трудам своим, бывает плохо. Его не пустят не только в ресторан, но даже в мало-мальски порядочный трактир, хотя у него и новенькая фуражка, а не манишка, надетая на голое тело, и не шляпа, купленная у татарина или тряпичника за гривенник, и хотя он бы пришел с несколькими рублями денег.
Таков дикий взгляд, господствующий у нас и повсюду, отчего многие труженики этим много теряют, потому что они ходят туда не ради пьянства, а для дела.
Придет такой человек, закажет себе чаю, почитает газеты, а тут, смотришь, и недаром он затратил двугривенный или гривенник: явится какой-нибудь знакомый и даст ему заказ.
Таков был и Матвей Дементьев.
Хотя он и порядочно пограбил Бухтоярова, но все-таки не настолько, чтобы шикарно обставить свою квартиру, и ограничился только тем, что устроил что-то вроде гостиной, обставленной мебелью, покрытой чехлами (непременно чехлами, потому что так принято у господ!), картинами и всем, что требует петербургская убогая роскошь, а сам со своей сожительницей, Авдотьей Никифоровной Гущиной, жил в грязной, наполненной разным хламом каморке, куда посторонним лицам входить строго воспрещалось.
Дементьев сидел в своей гостиной, читая по складам какую-то газету, как вбежал Ланцов.
Он был весел, и по лицу его было видно, что он совершил великое дело.
— Началось! — воскликнул он.
Матвей бросил на стол газету и встал с кресла.
— Что, началось? — спросил он.
В это время вошла Гущина. Это была полная особа, хотя не слишком красивая лицом, но сложенная на купеческий вкус, или, как иные говорят, в русском стиле.
— Здравствуйте, Авдотья Никифоровна! — подскочил к ней Ланцов.
— Здрасьте! — произнесла церемонно Авдотья и сделала книксен.
Поздоровавшись, Ланцов бросился в кресло и начал рассказывать про известную нам сцену на чердаке.
Глава III
Гость из деревни
ЛЮБЕЗНОМУ НАШЕМУ ПЛЕМЯННИКУ, Матвею Дементьевичу, и любезному другому племяннику, Ивану Дементьевичу, с супругою вашей, Марьей Васильевной, от дяди вашего, Елизара Михеева, посылаю нижайший поклон и желаю вам всякого здоровил и благополучия. Я, слава Богу, жиф и здоров, чиво и вам желаем, что матушка твоя посылает тебе родительское свое благословение вовеки нерушимое, по гроб твоей жисти, сама оченно больна опосля тово, как получила из Питера письмо, в котором было сказано, что будто супруга твоя пред Богом венчаная, оченно согрешила супротив тебя, ейного законного супруга и вожжается с кем-то, ведет себя не так, как подобает…
— Фу, черт возьми, что же это такое! — воскликнул Иван, сжав в руке письмо, которое он читал.
Он был не один. Перед ним сидел мужик с седенькой бородкой, одетый в серый кафтан и большие неуклюжие сапоги. Мужик этот был тоже из села Подозерье, приехавший на заработки и по пути привезший это письмо с деревенскими гостинцами. На столе для гостя были приготовлены водка и закуска. В эту минуту Марии здесь не было.
— Кто это писал? — крикнул Иван, весь бледный от гнева.
Мужик не выдержал этого взгляда и этого окрика и съежился на своем стуле.
— Сказывал я, что дядя Елизар! — проговорил он робко.
— Елизар прислал это письмо, но кто ему писал-то?
— Твой брат Матвей.
— А! Вот оно что! Матвей. Вот собака этакая, какую он мораль напустил на мою жену! И матушка наша от этого заболела и, пожалуй, помрет. Ведь братец-то мой, чай, и позабыл, что он тоже сын ее родной, как и я, и старуху до того доводит, что та хоть в гроб ложись.
Он нервно схватил бутылку с водкой и наполнил ею два чайных стакана.
— Многонько будет, Иван Дементьич, — потряс головой мужик.
— Все равно, пей!
Мужик выпил полстакана и, сильно поморщившись, отплюнулся и потянулся за куском говядины, накрошенной на тарелку, между тем как Иван выпил сразу до дна и ничем не закусил.