теребит...
Пришёл дед в лес, сел у дорожки на пенёк и заплакал:
1 М о т у з о к — обрывок.
— Ну как я своего козлика доморослого зарежу?
Никак я не могу этого сделать.
Только вдруг слышит песню. Из-за зланьки1 выезжают
на дорогу, справа по шести, всадники-драгуны2.
Лошади под ними как на подбор, все рыжие,
идут охотно, весело. Фыркают на росу, поигрывают.
Солнышко тут взошло, шерсть на них золотом отливает,
блестит на оружии.
Высоким тенором, задрав горло, заливается запевала.
А хор как хватит;
Справа по шести, сидеть молодцами.
Не огорчать лошадей.
Так по всему лесу гул и пошёл. Все звери и птицы
шарахнулись.
Вахтмистр3 попридержал коня, подъехал к деду:
— Ты чего тут, старик, делаешь? О чём плачешь?
Что у тебя за козёл такой страховидный?
— Ах, батюшка-начальник, вот со мной какое
горе... Так-то и так-то... — И рассказал дед всю свою
беду.—
Ну, дедушка, я тебя сейчас выручу. Стой,
р-равняйсь!.. Ребята, желаете козла принять в эскадрон?
Солдаты обрадовались:
— Сделайте милость, Никандра Евстигнеевич!
Наши кони давно по козлу скучают. Мухи его не терпят.
Самое разлюбезное дело выйдет, если возьмёте.
Первый козёл будет во всей дивизии.
— Ладно. Сколько, старик, за козла хочешь вместе
с верёвкой?
1 Конечно, не все знают, что такое злань. Это залив, загиб, полянка в
густом сосновом лесу, где светло, зелено и весело, где ландыши, грибы и
певчие птицы и белки, где лепечет ручеёк, где под стройными ёлочками
так приятно растянуться на мягкой траве. (Примеч. автора.)
2 Д р а г у н ы — особый ро д конных войсковых частей в дореволюционной
армии.
3 В а х м и с т р — унтер-офицер кавалерии в царской армии.
— Да что вы, служивые! Буду я с вас деньги
брать? Вам в походе каждая копеечка нужна: и на
шило, и на мыло, и попить чтобы было. Берите так.
— Утешный старик. Ну, спасибо тебе.
— А вы далеко ли, воины, путь держите?
— Мы-то? А вот едем мы врагов бить.
— Ах вы, мои милые! Ну, дай вам бог в сохранности
вернуться.
— И ты живи, дедушка, поскрипывай. Эй, Петров,
заводи!
Ударили в тарелки, засвистали соловьями, залился
подголосок...
Пришёл дед домой — туча тучей. Со старухой и
говорить не хочет. Это он нарочно так притворился,
что будто бы ему козла зарезанного жалко. Старуха
поверила и ничего не расспрашивает.
Но как прошло недели с две, а козёл всё не возвращается,
тут уж дед признался во всём откровенно.
Ужасно баба обрадовалась:
— Спасибо, голубчик. Снял ты с моей, души камень.
А козёл как поступил на военную службу, так как
будто в ней родился. И сразу стал страх какой отчаянный!
Бывало, идут драгуны перед обедом к водке,
а уж кто-нибудь непременно вспомнит:
— Надо было бы и козлу поднести. Вася, Вася!.,
Василий Васильевич!
А он тут как тут. Вихрем примчался. Бородой
трясёт:
— Водки мне-е-е-е!
И хлеб с солью ему полагался. И табачку давали
пожевать. А за сахаром он сам по солдатским карманам
лазил.
Но зато как только полк выходит на учение или
на смотр, он уж непременно при первом эскадроне, в
первом взводе, в первом ряду, рядом с правофланговой
лошадью. Отогнать его было никак невозможно.
Даже генералы махнули на него рукой. Безобразно,
конечно, когда козёл своим диким галопом скачет
рядом с конями, но ничего, мирились, знали, что коз
ё л — полковой любимец.
Дед-баба до сих пор поскрипывают, но уж очень
старенькие стали, вовсе дряхлые. Кошка Машка
оглохла. Патрашка совсем поглупел, разленился, и
стал у него прескверный характер. Один скворец держится
молодцом. Бывало, утром вдруг заорёт:
— Бэ-э-э! Молочка бы мне-е-е-е!..
Баба так к окну и метнётся, а потом на скворца
полотенцем замахает:
— Кшшш... ты, окаянный! До чего напугал. Я и
вправду подумала, что это наша милая козинька просится...
М. Горький
С Л У Ч А Й
С Е В С Е Й К О Й
Однажды маленький мальчик Евсейка — очень
хороший человек! — сидя на берегу моря, удил рыбу.
Это очень скучное дело. День был жаркий; стал Евсейка
со скуки дремать и — бултых! — свалился в
воду.
Свалился, но ничего, не испугался и плывёт тихонько,
а потом нырнул и тотчас достиг морского дна.
Сел на камень, мягко покрытый рыжими водорослями,
смотрит вокруг — очень хорошо!
Ползёт, не торопясь, алая морская звезда, солидно
ходят по камням усатые лангусты, боком-боком
двигается краб; везде на камнях, точно крупные
вишни, рассеяны актинии, и всюду множество всяких
любопытных штук: вот цветут, качаются морские лилии,
мелькают, точно мухи, быстрые креветки, вот
тащится морская черепаха, и над её тяжёлым щитом
играют две маленькие зелёные рыбёшки, совсем как
бабочки в воздухе, и вот по белым камням везёт
свою раковину рак-отшельник. Евсейка, глядя на него,
даже стих вспомнил:
Дом — не тележка у дядюшки Якова...
И вдруг слышит, над головою у него точно кларнет
запищал:
— Вы кто такой?
Смотрит, над головою у него огромнейшая рыба в
сизо-серебряной чешуе, выпучила глаза и, оскалив
зубы, приятно улыбается, точно её уже зажарили и
она лежит на блюде среди стола.
— Это вы говорите? — спросил Евсей.
— Я-а...
Удивился Евсейка и сердито спрашивает:
— Как же это вы? Ведь рыбы не говорят!
А сам думает:
«Вот так раз! Немецкий я вовсе не понимаю, а
рыбий язык сразу понял! Ух, какой молодчина!»
И, приосанясь, оглядывается: плавает вокруг него
разноцветная игривая рыбёшка и — смеётся, разговаривает:
— Глядите-ко! Вот чудище приплыло: два хвоста!
— Чешуи — нет, фи!
— И плавников только два!
Некоторые, побойчее, подплывают прямо к носу
и дразнятся:
— Хорош, хорош!
Евсейка обиделся:
«Вот нахалки! Будто не понимают, что перед ними