— Дед, а дед, как будто у нас около калитки кто-то кричит… Жалобно так…
— А ты спи знай, — отвечает старик. — Я только что второй сон начал видеть. Никто там не кричит. Ветер воет.
Помолчали-помолчали. Опять баба беспокоится.
— Да я же тебе говорю, встань ты, старый трутень! Ясно я слышу, что это ребёночек кричит… Мне ли не знать?
Тут все звери проснулись.
Машка сказала:
— Это не моё дело. Если бы молоко или мышь, тогда так… А понапрасну я себя беспокоить не согласна…
Вспрыгнула на печку и завела песню.
Патрашка потянулся передними лапами, потом задними и сказал:
— Беф! Что это за безобразие. Уснуть не дают!.. Беф, беф! Целый день трудишься, покою не знаешь, а тут ещё ночью тревожат. Беф!
Покрутился, покрутился вокруг собственного хвоста и лёг калачиком.
На дворе что-то опять запищало. Даже и дед услышал.
— А ведь это ты верно, баба, не то ягнёнок, не то ребёнок. Пойтить, что ли, посмотреть?
Спустил ноги с лежанки, всунул их в валенки, снял с гвоздя тулуп и пошёл на двор.
Приходит.
— Старуха, зажги-ка огонь. Погляди, кого нам бог послал.
Баба зажигает, а сама торопится:
— Кого? Кого? Мальчика? Девочку?
— Совсем наоборот, не ребёночек, а козя. Да ты посмотри, какая прехорошенькая.
Вынул из-за пазухи, подаёт бабе. Та разахалась:
— Ах, ах, ах, что за козя! Что за козюля удивительная!
Настоящая ангорская.
А козя вся дрожит: на ножках и на брюшке у неё снег обледенел комьями, хвостиком вертит и прежалостно плачет:
— Бе-е-е… Молочка бы мне-е-е!..
Дед своей старухи боялся и знал, что она скуповата.
Однако осмелился, прокашлялся:
— Ей бы, старуха, молочка бы? А?
А старуха и рада:
— Верно, верно, старик. Я сейчас.
Налила молочка в блюдце. Но козя была совсем мала и глупа: ничего не понимает, только ногами в блюдечко лезет и всё блеет.
Тут старик догадался:
— Подожди-ка, я ей соску сооружу.
Налил молока в аптекарский пузырёк, обвязал сверху тряпкой, колпачком, и сунул козе в рот… Уж так-то она принялась сосать. Аж вся трясётся и копытцем по полу стучит.
Кошка Машка говорит:
— Здрасте! Моё молоко и вдруг каким-то бродягам.
А Патрашка сказал:
— Совсем с ума спятили наши дед да баба.
И полез под кровать.
Василий Иванович проснулся, когда зажгли свечку, и заскрипел что-то спросонья. Но увидал, что рядом на стене ползёт таракан. Тюк! И нет таракана. А козя выдудила пузырёк, ещё требует. Дали ей другой, и третий, и четвёртый. А сами на неё не налюбуются. Но потом дед пощупал у неё животик и говорит:
— Точно турецкий баран. Будя. Облопаешься. Идём-ка лучше спать.
Залез на печку и взял козю себе под армяк[29].
Очень скоро козя в доме освоилась. Научилась скакать с пола на лавку, с лавки на лежанку, с лежанки на печку. И такая утешная стала, ласковая, что просто одна прелесть. Не только из рук ест, но даже по карманам шнырит. И всё бегает, суетится, хвостом трясёт.
Баба в ней просто души не чает.
— Вот подрастёт немножко, козлитоночка наша, и будет молока давать каждый день по две бутылки. А мы его будем дачникам продавать. Молоко козье драгоценное, потому что очень целительное, по полтиннику бутылка. А там острижём её, и буду я зимой вязать чулки и перчатки из козьего ангорского пуха на продажу. И тебе, старик, свяжу к твоему дню рождения.
А козинька между тем растёт не по дням, а по часам, а умнеет просто по минутам. Такая, наконец, премудрая козища стала, что даже уж невтерпёж. Сначала что она выдумала? Дедов табак жевать. Свертит он, бывало, себе кручёнку, заслюнит и положит на краешек стола, а коза уж тут как тут… Хап — и давай цигарку зубами во рту перетирать, и проглотит. Один раз ухитрилась: дед забыл ящик задвинуть, так она целый кисет с табаком изжевала и съела.
Но это ещё было вполбеды. Пришло лето, и козинька показала все свои способности. Что ни день — то на неё жалоба. Там капустную рассаду потоптала, там гряду левкоев слопала, там молодые яблоньки обглодала…
— Вы бы хоть привязали ваше убоище! — говорят старикам соседи.
— Привяжешь её, как же! Пробовали мы её привязывать, так она все верёвки перегрызёт.
— Ну, а всё-таки поглядывайте, неудобно так-то…
И, кроме того, изучила она одну преподлую манер у — стала бодаться. Идёт по двору человек, и без всякого внимания. А она потихоньку зайдёт сзади, да как разбежится, да как ударит лбом под коленки, тот мигом и сядет. Многие очень обижались.