В купе вернулись друзья. Не преминул почтить их своим вниманием и слизеринский принц. И только тут Гарри понял, насколько же ему тяжело изображать гнев, ярость, да и вообще какую-то реакцию. Малфой всегда вызывал в нем бурю, желание со всей силы съездить по этой смазливой мордашке, подправив ему аристократический нос. А сейчас? Он еле заставил себя отреагировать по обыкновению. К Малфою осталось только равнодушие. Не будь здесь друзей, Гарри так бы и смотрел в окно, совершенно игнорируя присутствие в купе слизеринцев. Это должно было бы его напугать. Но не напугало. Ему было все равно. Уже совершенно все равно. Он устал.
«Время человеческой жизни — миг; ее сущность — вечное течение; ощущение смутно; строение всего тела бренно; душа неустойчива; судьба загадочна; слава недостоверна. Одним словом, все, относящееся к телу, подобно потоку, относящееся к душе — сновидению и дыму. Жизнь — борьба и странствие по чужбине; посмертная слава — забвение. Но что же может вывести на путь? Ничто, кроме философии»[12], - Гарри обдумывал эти слова, пока ехал в карете, и потом, когда сидел в Большом зале. Они запали ему в душу. Он уже почти принял решение, почти… Но появилась она.
«Я был прав, ничего хорошего меня здесь не ждет, — горько подумал он про себя, направляясь в гостиную Гриффиндора. — Не хочу быть здесь, не хочу».
Первая ночь в этом учебном году. Первая ночь в Хогвартсе после каникул. Первая ночь, когда не хочется спать, несмотря на то, что завтра рано вставать, что завтра начнутся занятия.
Гарри сидит на подоконнике. Он так просидел целое лето. Сидит, уткнувшись лбом в холодное стекло.
«Почему, даже несмотря на жару и палящее солнце, стекло остается холодным?» — какие-то странные и совершенно неуместные мысли. Они скачут с одного на другое, словно разум не может совладать с объемом информации. Он задает себе вопросы, на которые не знает ответа. Возможно, маги и отвечают на них, но он понимает, что научное объяснение этому есть только у магглов.
Сильный всхрап отвлек его от бессмысленного созерцания. Гарри повернулся и окинул комнату долгим, немного пустым взглядом. Здесь спали четверо его однокурсников. Рядом с его кроватью стояла кровать Рона. Именно он и храпел. Чуть дальше располагался Дин. С другой стороны от кровати Гарри стояла кровать Симуса, и отдельно от всех, вне рядов — Невилла. Сейчас все спали. Но Поттер помнил разговор перед тем, как они все легли спать.
Гарри горько усмехнулся. Министерство постаралось представить его в наихудшем виде. Вот и некоторых детей не хотели отпускать в Хогвартс только потому, что здесь будет он, Гарри Поттер. Слышать такое из уст ребят, с которыми делишь одну спальню больше девяти месяцев в году, было больно.
«Я так устал, — тяжело вздохнул юноша. — Я не хочу бороться с Амбридж, выслушивать шепотки за спиной, чувствовать косые взгляды. Я ничего это не хочу».
Решение пришло как-то сразу, выкинув из головы все другие мысли.
Мягко соскользнув с подоконника, Гарри подошел к своей кровати, открыл сундук, вытащил оттуда отцовскую мантию-неведимку и карту, взял с тумбочки палочку и тихо покинул спальню. Никто из его однокурсников не проснулся.
В первую школьную ночь патрулей еще не было. Следя по карте за передвижениями преподавателей, которым тоже не очень-то и хотелось совершать ночные прогулки по коридорам Хогвартса, Гарри добрался до ванной старост. Наверное, удача или, наоборот, невезение были на его стороне. Но дверь в ванную была чуть приоткрыта. Скрытый мантией-неведимкой, юноша заглянул в дверь. Комната была пуста. Поттер проскользнул внутрь, дверь за ним мягко щелкнула.
«Значит, так тому и быть», — вздохнул юноша.
Он подошел к большой ванне, выложенной в полу. Это была не столько ванна, сколько небольшой бассейн. Гарри уверенно открыл краны. Он с легкой улыбкой наблюдал за водой, заполняющей резервуар. Никаких мыслей в голове не было. Все его состояние дышало покоем.
Гарри сбросил с себя всю одежду, положил на бортик свою палочку, а затем опустился в воду. Он устроил голову на бортике и закрыл глаза, наслаждаясь своими ощущениями. Казалось, юноша задремал, но вот он протянул руку к своей палочке. Тихое, почти неслышное заклинание — и на левом запястье появляется кровавая линия. Еще один шепот — и, как зеркальное отражение, такая же линия на правом запястье. И улыбка, не сходящая с лица. И спокойствие во всем, умиротворение, которого никогда раньше не было.
Гарри снова кладет голову на бортик. И руки тоже. Он чувствует, как бежит в его теле кровь, чувствует, как вместе с ней из него уходит жизнь.