Говорят на Нормандском архипелаге своеобразно. Слово «приход» произносится «нреход». Говорят: «Болесть в ногу вступила». Спросишь: «Как живете?» – ответят: «скриплю»; «ни шатко ни валко»; «как сыр в масле», а не: «плохо так себе, хорошо»; «кручиниться» – вместо грустить; «разить» – дурно пахнуть; «нахозяйничать» – принести ущерб; «убираться» – прибрать в комнатах, мыть посуду. Лохань, частенько полная помоев, – «ваза». Про пьяного говорят, что он «в хмельниках». Промокнуть – «отсыреть». Впасть в хандру – «заблажить». Девушка – «проказница». Передник – «занавеска», скатерть – «столешник», платье – «одежина», карман – «мешочек», сундук – «укладка», кочан капусты – «головка», шкаф – «платяник», гроб – «смертный ларь», подарки – «гостинцы», шоссе – «укат», маска – «личина», пилюли – «катышки».
Вместо скоро говорят – «погодя». Если рынок небогат, подвозу мало, говорят:."рыба и овощи в редкости". Судиться, строить, путешествовать, жить широко, принимать гостей, давать балы – «деньги переводить» (в Бельгии и французской Голландии – «расточать»). «Знатный» – одно из самых распространенных слов местного диалекта. Все, что удается, – идет «знатно». Кухарка приносит с рынка «знатную тушку баранины». Откормленная утка – «знатная уточка», жирный гусь – «знатный гусак». В общепринятом судейском лексиконе тоже свой привкус. Судебное дело, прошенье, законопроект «солят» в канцелярии. Отец, выдавая дочь замуж, не обязан больше заботиться о ней, «раз она под прикрытием мужа».
По нормандским обычаям, беременная, но незамужняя женщина всенародно оглашает имя отца своего ребенка. Случается, что она хитрит и выбирает отца повыгодней. Обычай этот имеет свои неприятные стороны.
Старожилы архипелага, пожалуй, и неповинны в том французском языке, на котором они разговаривают.
Мы уже упоминали, что лет пятнадцать тому назад на Джерсее поселилось много французов (между прочим, здесь никто не мог понять, отчего они покинули родину; некоторые звали их «взбунтовавшимися господами»). Одного из эмигрантов посетил старик – учитель французского языка, эльзасец, давно проживавший, как он сообщил, в здешних краях. Он пришел с женой. Учитель не очень одобрительно отзывался о нормандско-французском говоре, то есть о ламаншском наречии. Вошел он с такими словами:
– Весьма трудно научать их французский. Тут свой местный наречение.
– г Как так наречение?
– Ну да, местный наречение.
– А! Наречие?
– Ну да, наречение.
Учитель продолжал жаловаться на «местный наречение».
Жена сделала ему какое-то замечание. Он обернулся и сказал ей:
– Не устраивайте брачный сцена.
XV. Старина и обломки старины. Обычаи, законы и нравы
Надо сказать, что в наше время на каждом нормандском острове есть колеж и многочисленные школы, есть превосходные преподаватели – и французы, и гернсейцы, и джерсейцы.
Местное наречие, на которое нападал учитель-эльзасец, – настоящий язык, вполне заслуживающий вниманпя. Наречие это полноценно, очень богато, своеобразно и бросает не яркий, но верный свет на истоки французского языка. Есть здесь и свои ученые лингвисты, среди них Метивье – тот, что перевел на гернсейское наречие Библию, – такой же знаток кельтсконормандского языка, как аббат Элисагарей – испано-баскского.
На острове Гернсее сохранились часовенка VIII века с каменной крышей, а у кладбищенских ворот галльская статуя VI века. Нечто удивительное, единственное в своем роде. Есть и еще нечто единственное в своем роде – это потомок герцога Роллона, весьма достойный джентльмен и мирный обыватель архипелага. Он снисходит до того, что называет королеву Викторию кузиной.
Происхождение его от Роллона, говорят, доказано, и тут нет ничего невероятного.
На островах дорожат родовыми гербами. Однажды мы слышали, как некая дама, г-жа М., осыпала упреками род г-жи Д.: «Они присвоили наши гербарии и украсили ими свои гробницы».
Крестьянин говорит «мои предки».
Цветок лилии – излюбленный цветок на островах. Англия, не брезгуя, подбирает то, что выходит из моды во Франции.
Лилии красуются почти во всех палисадниках.
Неравные браки – здесь тема щекотливая. Не знаю хорошо, где именно, кажется, на Ориньи, наследник древнего рода виноторговцев вступил в неравный брак с дочерью безродного шапочника; негодование было всеобщим, островок в один голос порицал недостойного сына, а некая весьма уважаемая дама воскликнула: «Ну не горькая ли это чаша для родителей?» Перед этим бледнеет трагическое негодование пфальцской принцессы, упрекавшей кузину, вступившую в брак с принцем Тенгри, за то, что она «опустилась до какого-то Монморанси».
Стоит вам хоть раз пройти под руку с женщиной, и весь Гернсей заговорит о том, что вы помолвлены. Новобрачная всю неделю после свадьбы выходит из дома только в церковь.
Недолгое заточение служит приправой к медовому месяцу.
Впрочем, некоторая стыдливость тут вполне уместна. Бракосочетание требует до того мало формальностей, что подчас о нем никто – и не знает. Казнь слышал на острове Джерсей такой разговор между престарелой мамашей и сорокалетней дочкой:
«Почему ты не выходишь за Стивенса?» – «Вам, значит, хочется, матушка, чтобы я второй раз за него вышла?» – «Как так?» – «Да мы уж месяца четыре как обвенчаны».
Гернсейский суд в октябре 1863 года приговорил некую девицу к полутора месяцам тюремного заключения «за непослушание отцу».
XVI. Продолжение перечня особенностей
На островах Ламанша пока еще красуются только две статуи: на Гернсее статуя «принца-супруга», а на Джерсее статуя «Золотого короля», – ей дали это название, но никому не ведомо, чью именно особу она увековечила. Она стоит на Главной площади в Сент-Элье. Хоть она и безымянная, а все же статуя, и это льстит самолюбию обывателя: вдруг она и на самом деле воздвигнута в честь какой-нибудь знаменитости!
Ничто столь медленно не выходит из недр земли, как статуя, а иной раз ничто столь быстро не вырастает. Если это не дуб, значит – гриб. Шекспир все еще пребывает в ожидании своей статуи в Англии, а Беккариа[49] – в Италии, зато г-н Дюпен[50], повидимому, скоро дождется своей статуи во Франции. Велико пристрастие к почестям, публично воздаваемым людям, прославившим отчизну: в Лондоне, например, волнение, восхищение, сожаление толпы, облеченной в траур, возрастали раз от разу на трех похоронах: Веллингтона, Пальмерстона[51] и боксера Тома Сайерса.
На Джерсее есть «Холм висельников», чего нет на Гернсее. Лет шестьдесят тому назад на Джерсее был повешен человек, укравший из ящика стола двенадцать су; правда, в Англии тогда же повесили тринадцатилетнего мальчика, стащившего пирожок, а во Франции гильотинировали безвинного Лезюрка[52]. Вот она, смертная казнь, во всей своей красе!
Ныне Джерсей, более передовой, чем Лондон, не потерпит виселицы. Смертная казнь там негласно упразднена.
В тюрьмах учинен строжайший надзор за чтением. Узнику дозволено читать только Библию. В 1830 году французу по фамилии Беас, приговоренному к повешению, разрешили читать трагедии Вольтера. Теперь не потерпели бы такого безобразия. Предпоследний смертный приговор на Гернсее вынесен Беасу, Тапнеру – последний, и да будет он последним.
До 1825 года герпсейский бальи получал те же тридцать турских ливров ежегодно, что и во времена Эдуарда III[53], то есть около пятидесяти франков. Теперь он получает триста фунтов стерлингов. На Джерсее королевский суд называется «толчеей». Женщина, участница процесса, называется «актрисой». На Гернсее в ходу наказание плетьми; на Джерсее осужденного запирают в железную клетку. Мощи святых высмеивают, зато обожествляют старые сапоги Карла II. Их благоговейно хранят в Сент-Уэнском замке. Десятинный сбор до сих пор в силе. Бродишь по городу и наталкиваешься на склады сборщиков десятины. Сбор окороками, кажется, упразднен, но сбор курами производится неукоснительно. Пишущий эти строки ежегодно жертвует английской королеве две курицы.[54]
49
50
51
52
В 1796 г. был гильотинирован француз Лезюрк по ошибочному обвинению в убийстве и ограблении. Впоследствии настоящие преступники были обнаружены, но семья Лезюрка более полувека добивалась его посмертной реабилитации. Этот вопрос обсуждался в печати в 1865—1866 гг., когда писались «Труженики моря».
54