События последних дней дали мне понять, что на самом деле это и была моя настоящая семья — два не знакомых мне раньше человека… Мои мыслями прервала вошедшая в комнату Луизелла.
— Спасибо, Мачедония, ты мне больше чем дочь, никто не делал для нас столько, сколько сделала ты. Можешь жить в моём доме всегда и когда хочешь, я уже смирилась с тем, что ты не выйдешь за Дурачка, — старушка сказала мне это с глазами, полными слёз, и я ответила ей:
— Когда я услышала, что он упал, то почувствовала, будто умираю, я ведь тоже очень привязалась к вам… но я не выйду за него замуж! А кстати, как его зовут, как его настоящее имя?
— Армандо, — ответила старушка.
— Ну хорошо, я не выйду замуж за Армандо, но я обещаю вам, что никогда не оставлю его.
Луизелла обняла меня и улыбнулась, я в первый раз увидела ее улыбку. Вечером мы весело поужинали, после ужина Луизелла уложила «малыша» спать, а потом пришла и попросила пойти с ней. Она привела меня в комнату, которая всегда была закрыта и в которую я никогда не заходила, старуха просила не убирать там, потому что делала это сама. Я открыла дверь и увидела старинную, но очень красивую комнату, и первое, что поразило меня, была огромная кукла Ленчи в центре кровати, одетая в свадебное платье. Луизелла открыла ящик стола, вынула оттуда старую банковскую книжку на имя Армандо и показала мне её, я увидела цифры — сумасшедшую сумму, хороший мальчик Армандуччо смог бы прожить семь жизней на такие деньги. Вся эта сцена происходила в абсолютной ужасающей тишине, а потом, мы пошли на кухню, и Луизелла, долго взъерошивая волосы, наконец заговорила:
— Ты видела сумму в сберкнижке, видела мебель и этот прекрасный дом с участоком? Так вот, если однажды я умру и всё останется Дура… э-э-э… Армандо, как, по-твоему, мои родственники и племянники что сделают?
— Что сделают? — повторила я с любопытством.
— Они вышвырнут тебя, как старый башмак; Мачедо́, ты такая сообразительная, ты из Неаполя, не дай себя обвести вокруг пальца. Эти мои родственнички только и ждут, как я со дня на день помру, ты разве не видишь, какие они порядочные? Они звонят мне каждый час и каждую минуту. Почему? Чтобы удостовериться, что я наконец издала последний вздох. Вот я и хочу, чтобы ты вышла за моего сыночка, потому что уверена, ты не упечёшь его в какой-нибудь интернат для психбольных.
«Ну да! — сказала я сама себе. — В глубине души Армандуччо очень нежен со мной, он ни разу не посмотрел на меня, как на прокажённую». Я ушла спать, а на следующее утро решила объявить о своём решении. Это было утро воскресенья, и мать с сыном пошли на мессу, когда они вернулись, я уже приготовила рагу и раскладывала на полотенце ньокки, чтобы ушла лишняя влага.
— Армандо, вымой руки, я должна тебе что-то сказать.
Здоровяк улыбался, ему очень нравилось, когда я называла его настоящим именем. У Армандо были невероятно белые зубы, синие глаза, на самом деле он был очень красивым. Мы втроём сели за стол внезапно я выпалила:
— Армандо, ты хочешь жениться на мне?
Луизелла вытаращила глаза, в то время как счастливый сынуля всё повторял и повторял:
— Да, да, да.
Я хотела понять реакцию паренька… Его мама в то воскресенье только и делала, что весь день плакала, я сказала ей, что в понедельник мне надо поехать в Неаполь, чтобы купить подходящее свадебное платье и присмотреть что-нибудь для Армандо. Луизелла предложила поехать вместе, но я ответила, что это необязательно, тогда она достала деньги, чтобы дать мне с собой, но я сказала, что уже всё взяла, это были деньги, которые мне оставила Пекинеса. Как же странно, на деньги той, которая была любовью всей моей жизни, я покупаю свадебное платье.
Я выбрала себе костюм цвета льда, простую шляпку с намёком на вуаль, туфли и сумку кремового цвета, мне также удалось купить костюм, рубашку и галстук для Армандо. После этого со всеми сумками я отправилась на вокзал, но, сама не знаю как, очутилась перед домом Пекинесы. Я посмотрела на её окна — они были закрыты. А потом, тоже непонятно как, я оказалась под балконом своей матери, она стояла спиной и лущила горох, бросая шелуху прямо на улицу. Моя мама всегда была надменной и презрительной женщиной. Очень тихим голосом я позвала её: «Мама», — потом ещё и ещё раз. Думаю, она меня слышала, потому что в какой-то момент напряглась и, по-моему, даже заплакала. С мёртвым холодом в душе я ушла, надеясь, что голос матери остановит меня: «Мачедония, это мама! Мачедо́!» Но нет, тишина, и я со всем ворохом покупок направилась в свою деревеньку. Сейчас лучше было похоронить под тяжёлым камнем моё прошлое, мою семью, мою осквернённую любовь. Перед тем как сесть в автобус, я зашла к своему старому гинекологу, женщина-врач осмотрела меня, выписала лекарства, в том числе и обезболивающие от моих «чудесных» менструаций.