"В казарме твой дом", подумала я.
- Ладно, Ян. Заходи, раз уж явился, - произнесла я вслух.
Вдвоём мы прошли в барак. В квартире было душно. На стене бормотал Народный Вещатель. Пляв'узгалка, как называют его местные. Я провела брата в крошечную кухню. Зажгла лампу. Развела огонь в плите, поставила чайник. Ян сидел за столом, по-прежнему держа руки в карманах. При свете масляной лампы его лицо казалось желтовато-серым. Покойник ... Он и вправду был очень бледен. И вёл он себя как-то странно. Сидит как на иголках, улыбается натянуто. Таким я его ещё не видела. Сначала мне показалось, что он немного пьян, но я быстро поняла, что ошибаюсь. Спиртным от него не пахло. Трезв, как стекло. И всё-таки с ним было что-то не так.
Наверно, какие-то неприятности в казармах, размышляла я. Возможно, это связано с мобилизацией. В Северной Провинции давно уже гуляли слухи о том, что близится война с Дуумвиратом. Неизвестно, откуда пошла эта молва. Если верить Народному Вещателю, то на северо-западной границе всё было спокойно. Относительно спокойно. Разве что стычки с повстанцами. Чуть ли не каждый день Охранители бодро рапортовали о расправе над очередной бандой или поимке главарей. Похоже, Наместник решил взяться за них по-серьёзному. И ни слова о войне. Но всё равно откуда-то просачивались тревожные вести. Эверон и Антраум стягивают войска к границе. Торговый Альянс разорвал договор с Советом Смотрителей. На юге остановлено несколько саммеритовых мельниц. В восточных фемах вводят карточки на зерно и рапсовое масло - там начались перебои с продовольствием. В народе растёт недовольство. Августа развернула манёвры у южных границ. В Северную Провинцию идут эшелоны с боевыми машинами. Если война всё-таки начнётся... Неужели внутренние войска тоже бросят на линию фронта? Они и воевать-то не умеют. Пушечное мясо, лучше и не скажешь... На плите засвистел чайник. Я положила чай в заварник и бросила туда горсть засушенных земляничин. Вытащила из буфета глиняные чашки и кувшинчик мёда.
- А я тебе говорил - не связывайся с этим крамольником, - сказал внезапно Ян.
Я вздрогнула так, что едва не выронила чашку.
- Стах? Ян, ты не знаешь, где он? - спросила я и тут же прикусила язык. Не стоило мне задавать таких вопросов.
Ян дёрнул плечом.
- Ну, как где. У Братчиков, ясное дело.
- У кого? - переспросила я с недоумением.
- Ты что, новости не слушаешь? - он мотнул головой в сторону комнаты, где бубнил Народный Вещатель. - Братчики. Ну, повстанцы. Так они себя называют.
Ян быстро оглянулся, будто кто-то мог нас подслушивать, и заговорил вполголоса:
- Лесные бандиты. Повылезли после беспорядков на площади. По болотам шарятся. А винтовки у них от контрабандистов. Ну, и у кого отнимут. В Разлоге, говорят, целый хутор вырезали, ружья искали. Августа предлагала регулярную армию прислать. В восточных фемах ведь тоже бунтуют, людям жрать нечего. Там у них давно военное положение, войска стоят. А тут Наместник упёрся - не надо, говорит, мне вашей регулярной армии, сам разберусь. А впрочем, Наместнику скоро всё равно- га-мон!
Последнюю фразу Ян произнёс с какой-то особой интонацией. Как будто он что-то такое знает, да не скажет ни за что. И вид такой хитрющий. Господи, как в детстве. 'А я знаю, кто из кутьи все орехи повыковырял, но это секрет!' Я почувствовала, что у меня щемит сердце. Как же давно это было. Бесконечно давно. Будто несколько жизней назад...
- Ян, чаю выпьешь? - я пододвинула к нему чашку.
- Ты меня совсем не слушаешь! - сказал он как-то обиженно. - Братчик он, понимаешь? Сташек твой. Тебя тоже могли туда, на Оружейную...из-за него. А тебя не допрашивали даже. Тебя не удивило? Что, совсем не удивило?
Он был прав. После расстрела площади корчмаря Каначика несколько раз таскали на допрос. И обеих подавальщиц тоже, и повара - короче говоря, всех, кто работал в харчевне. Кроме меня. Ко мне у них вопросов не было. Это действительно казалось мне странным.
- Лита, я за тебя попросил тогда. Её. Ну, мою...малую, - он вдруг тихонько рассмеялся.
- Кого?
- Ну, подружку мою. У неё брат конторский. Я ей сказал, чтоб она брату сказала, чтоб тебя не трогали. Ну, и вот...
У меня потемнело в глазах.
- Ян!.. - проговорила я с ужасом. - Ян, ты в своём уме? Не связывайся с конторскими! Слышишь? Не связывайся! Ты даже не представляешь, что это за люди!
- Да люди как люди, - он с шумом поднялся, задев рукавом масляную лампу, которая стояла на столе. Лампа качнулась, на стенах кухни заплясали тени.
- Лита, ты правда думаешь, что мне на тебя наплевать? - проговорил он глухо. В каком-то возбуждении он расхаживал по дому, сцепив пальцы рук. Он больше не улыбался. Лицо его было бледно. - Ты ошибаешься, Лита. Это ему, ему наплевать. Волчеку твоему. И на тебя, и на всех. Бросил людей под пули и скрылся. На Оружейной потом головы летели, а он ничего не сделал. И тебя подставил. Потому что ты для него никто. А мне ты не чужая. Я всегда старался тебя поддержать. Помочь с деньгами и всё такое. Я и сейчас тебя не оставлю. У тебя будет всё, что ты захочешь. Платья из этого, атласа, и ленты в волосы, что там ещё? А, браслет тот зирайский, с камушками, помнишь, ты говорила, что хочешь его? Он у тебя будет. И дом. Я дом тебе куплю, нормальный, не то что эта развалюха ...
- Ян, что ты несёшь?! - крикнула я. - Да что с тобой такое?
- Лита, у меня деньги есть! - выпалил он. - Много! А будет ещё больше.
- Деньги? Откуда? - спросила я с недоверием. - Ты что, ростовщика ограбил?
Ян издал нервный смешок.
- У Беренис денег до черта. Достаточно, чтоб всё это позволить, - сказал он.
- Беренис? - переспросила я. - Кто это? Ян, кто это?
- Я уже достаточно сказал, - произнёс он. - Скоро сама всё узнаешь.
- Ян, подожди...
Он шагнул ко мне и крепко обнял, не дав мне договорить.
- Всё будет хорошо, - сказал он. - Вот увидишь, всё будет хорошо.
Потом он ушёл. Я осталась одна в пустой квартире. На столе мигала и потрескивала масляная лампа. По Народному Вещателю теперь передавали музыку. Кто-то перебирал струны лютни, и слащавый женский голос пел о разбитом сердце обманутой дурочки. Чёрт, ненавижу эту песенку. Ненавижу.
Наутро я проснулась, как обычно, под звуки гимна. Народный Вещатель включался в пять часов утра. Быстро собравшись, я вышла из барака и направилась к остановочному пункту. Над городом занялся ранний летний рассвет. Было уже довольно светло, фонари погасли, в зарослях придорожного жасмина посвистывали птицы. Вскоре подошёл омнибус. Поднявшись в салон, я села у окна. Над рапсовыми полями клубился утренний туман, наползал на дорогу, и казалось, будто омнибус плывёт по небу среди облаков. День сегодня обещал быть пасмурным, но тёплым.
Корчма Толстяка Каначика была ещё закрыта - первые посетители появятся только через час. В пустом зале подавальщица Глея - худенькая, болезненная женщина с жёлтыми волосами и глазами цвета ежевики - расхаживала между столами, тщательно протирая их тряпкой.
- Доброе утро, Глея, - сказала я, переступив порог.
- Здравствуй-здравствуй, - прощебетала та.
Сбросив жакет, я повесила его на крюк и принялась завязывать фартук. Здесь нужно как следует убраться, пока не пришли посетители. Из ящика Народного Вещателя, висевшего прямо над стойкой, лилась бодрая музыка. Работа шла бойко. Потом музыка оборвалась, и начался выпуск новостей. Новости я обычно пропускаю мимо ушей. Там слишком много чуши, и если слушать каждый день болтовню Охранителей, то можно тронуться умом. Я вздрогнула, услышав имя своего брата. Ян Семишка. Выпрямившись, я повернулась лицом к Вещателю. Теперь я слушала очень внимательно. Ян Семишка. Стражник. Вильский гарнизон, нумерия триста двадцать-сто сорок. Покушение на убийство. Богумил-Мика Венд, Префект Северной Провинции.
- Господь Вышний!..
Пол у меня под ногами качнулся, и мне показалось, что я начинаю проваливаться в ледяную, воющую пустоту. Всё вокруг сделалось каким-то зыбким и размытым, как будто я смотрела на мир сквозь мокрое стекло. Передо мной промелькнуло белое, перекошенное лицо Глеи. Она что-то кричала, но я её не слышала. Не помню, как я выбежала из корчмы и оказалась на улице. "Ян, о Господи, Ян! Не надо, ой, не надо..." Потом я просто металась по городу, как умалишённая. Я не знала, куда мне бежать, где искать человека, который мог бы заступиться за брата. Потом, обессиленная, я опустилась на скамью в каком-то дворике. В ушах у меня звенело, глаза застил красноватый туман, а сердце колотилось так, будто готово было разорваться. "Ян, Господи, Ян!.." Я сидела, закрыв глаза и обхватив голову руками. Мне казалось - ещё минута, и я умру. Либо лишусь рассудка.