Вдоль обочины на подъезде к блокпосту стояли вперемежку самоходные экипажи и конные повозки - хвост вытянулся на добрую милю. На заснеженной пустоши у заграждения толпились люди. Чуть поодаль прямо посреди поля расположился импровизированный лагерь - четыре торговые подводы, поставленные кругом. Посередине горел костёр, над телегами были натянуты матерчатые тенты. Вокруг костра на войлочных ковриках, брошенных прямо в снег, сидели торговцы и пили из оловянных кружек чёрный, как дёготь, брикетный чай с галетами и жёлтым сушёным сыром.
Когда началось поветрие, большинство горожан стремилось как можно скорее унести ноги из Лемара. Те же, кого карантин застал за пределами города, сейчас готовы были заплатить любую цену, чтобы пройти за шлагбаум блокпоста. Там, за стеной, остались их родные и близкие, от которых второй день подряд не было никаких вестей. Известно было лишь то, что в городе уже есть умершие, и счёт будто бы идёт на десятки. Когда прибудет воздушный корабль с противочумной сывороткой, никто не мог сказать определённо. 'Скоро. Со дня на день,' - сухо рапортовали офицеры санитарной команды. Впрочем, вскоре они и вовсе перестали реагировать на расспросы гражданских. Очевидно, поступило соответствующее распоряжение сверху. Оставалось лишь ждать. Рано или поздно сыворотку доставят, и карантин будет снят, но сколько людей погибнет к тому времени, ведомо было лишь Господу Вышнему.
На посту охраны у шлагбаума стоял и скучал дежурный - десятник Дитт Хонаг, номер сто восемнадцать-семьдесят. Смена его подходила к концу, он был голоден, и ему ужасно хотелось спать. Чтоб отвлечься, он принялся пересчитывать людей, стоящих у заграждения. Сбился. Начал снова. Почувствовав, что у него слипаются веки, он встряхнулся и перевёл взгляд на самоходные экипажи, теснившиеся вдоль обочины. Некоторые из них выглядели совсем новыми и довольно дорогими. Это ж сколько лет нужно чертоломить, подумалось ему, чтоб заработать на такую колымажку? Да уж наверное, немало. Особенно если ты простой служивый из восточной провинции, у которого ни связей, ни родни в командовании. Вот и он, Дитт Хонаг, уж третий год в войске, а дослужился всего лишь до декарха. А эти, небось, и дня в армии не были... Да, народу в Северной Провинции живётся совсем неплохо. А с чего бы им не жить хорошо? Наместник тутошний уж двенадцатый год из казны деньги тянет. Августа ж особа щедрая, ей для Наместника ничего не жалко. Сколько б златниц он ни затребовал, она тотчас и отсыплет, не спросит даже: а на что тебе, Ахмистринушка? А он всю провинцию резиденциями застроил, и чуть ли не каждый второй тут на частном экипаже. Разожрались не в меру, господа болотные. А на юго-востоке люди просо рапсовым маслом заправляют, сливочное-то по развёрстке. Ну ничего, скоро в Северной Провинции начнётся всеобщая мобилизация, и в этот раз им не отвертеться. И правильно. Не всё ж нашим вместо них подыхать...
Десятник оживился, увидев на дороге армейскую машину, которая, урча мотором, приближалась к посту охраны. Это была грузовая самоходка с двухместной кабиной и кузовом, обтянутым брезентом, в каких обычно перевозят людей. Сменный отряд прибыл. Вот же принесла нелёгкая под самый конец дежурства, сказал он себе. Благо рутинная проверка много времени не займёт. Поправив винтовку (ремень уже начинал оттягивать плечо), десятник направился к шлагбауму.
- Декарх Хонаг, - представился он, заглядывая в кабину. - Пжалте документы...
Он осёкся, узрев на месте шофёра своего сотника - ромейца по имени Эвфраимус Гата. Это было в высшей степени странно. Командиры не занимаются извозом - это обязанность рядовых солдат, в крайнем случае, десятников. Бегло оглядев кабину, Дитт Хонаг смекнул, что к чему. В кресле справа от шофёра расположился пассажир. Это был сутуловатый, щупленький мужчинка с бесцветными редеющими волосами и крайне неприятной физиономией - впалые щёки, тонкие поджатые губы, крючковатый нос и круглые немигающие глазки, как у хищной рыбины. Мужчинка был одет в армейский тулуп, ватные штаны защитного цвета и офицерские меховые сапоги, однако военным он явно не был - выправка не та. В ногах у пассажира стоял громоздкий жестяной короб с двумя широкими лямками. Десятник прищурился. Ему уже не впервой приходилось нести дозор возле зачумленных городов, и он прекрасно знал, для чего нужны такие ящики. Там, внутри, завёрнутые в мягкий войлок, лежат стеклянные капсулы с драгоценной сывороткой, останавливающей поветрие. А мужчинка в тулупе - это, стало быть, барыга.
- Суров же ты, декарх Хонаг. И муха не пролетит, - с иронией заметил сотник.
- Служу Империи, господин лохагос, - отчеканил тот и взял под козырёк. - Документы, пжалте.
Тонкие губы барыги скривились в брезгливой усмешке. Двумя пальцами он извлёк из-за пазухи удостоверение и протянул его десятнику. Развернув корочки, тот обнаружил вложенную между ними ассигнацию, равную пяти серебряникам. Половина солида. Купюра тут же перекочевала десятнику в карман.
- Всё в порядке? - осведомился сотник.
Дитт Хонаг почесал затылок.
- Ну, э-э-э...тут вроде запятая как-то не так поставлена, - произнёс он.
- Ах ты, шельма, - хохотнул ромеец.
Пошарив в кармане шинели, он вытащил оттуда полсеребряника и сунул его в руки десятнику.
- Теперь порядок?
Полсеребряника - маловато, конечно, но слишком наглеть тоже не стоит.
- Всё нормально, господа. Проезжайте, - сказал Дитт Хонаг.
Вернувшись к посту охраны, он поднял шлагбаум. Машина, ревнув мотором, покатилась. Половина солида плюс полсеребряника сверху - совсем неплохо, размышлял Дитт Хонаг, провожая их взглядом. Хотя сотнику наверняка заплатили на порядок больше. Непосредственно у ворот Лемара барыге придётся раскошелиться вновь, но что поделать, таковы правила игры. Все эти затраты барыга возместит сторицей, продавая сыворотку в зачумленном городе.
- Эй, а ты куда собрался? - рявкнул десятник, увидев, что прямиком к поднятому шлагбауму топает какой-то недоросль в поношенном волчьем тулупе и облоухой шапке. - А ну, назад!
Десятник преградил парню дорогу и для пущей убедительности направил на него ствол винтовки. Тот отступил на шаг и уставился на десятника. На вид парнишке было лет шестнадцать, хотя он вполне мог оказаться и взрослым - над такой породой людей возраст не властен. Из-под его облоухой шапки выбивались нечёсаные рыжеватые космы. Парень держал в зубах корешок аира.
- Братишка, пропусти в город, а? У меня там жена рожает, - сказал он.
Десятник громко заржал.
- Что у тебя за жена, чучело?
Недоросль вынул изо рта корешок аира, сплюнул в снег и ухмыльнулся, обнажив неровные зубы.
- Жена как жена. Как у всех. Рябая, кривая, скособоченная, и хромает на обе ноги. Зато как раздухарится, так на полатях пыль столбом.
- Тебе под стать? - хмыкнул десятник. - Да что ты всё щеришься, как гуль на упокойника? У тебя, часом, бабка с нежитью не хороводилась?
Парень мотнул головой.
- Да нет, только с мельником, а у него брат припадочный. А дядьку моего кобыла по пьяни копытом зашибла.
- Оно и видно, - сказал десятник. Парнишка явно был причокнутый. - Д'обро, беж'и отседова. П'окуль у'хи не поотстрелил, - добавил он, думая, что говорит на семгальском. На деле это был порченый ромейский, но парнишка, вроде бы, уразумел. Он потоптался ещё немного у обочины и, наконец, отошёл. Опустив шлагбаум, десятник Дитт Хонаг вернулся на пост охраны. До конца смены оставалось меньше часа. Сегодняшний день определённо удался.
***
- Ну что, Памва? - спросила Лита, когда тот возвратился от блокпоста.
Памва-Хлусик пожал плечами.
- Да бесполезно. Эти, из восточных фем, непрошибаемые просто. Пока денег не дашь. А денег у нас с тобой нету, - он взглянул на Литу и вдруг слегка покраснел.