- Да нет. Мы это на ученьях отрабатывали. В военной школе.
- Ты был военным? - с интересом спросила Нара.
- Ну, да. Был когда-то.
- А, так вот оно что...- произнесла девочка.
Военный, как же, подумал Ян. Лишился зрения на эверонских фронтах. Только бы она не стала дальше расспрашивать, а то придётся врать... К счастью, девочка вопросов больше не задавала.
Спустя примерно час на улице появились похоронные дроги, доверху наполненные мёртвыми телами, завёрнутыми в саваны. Дроги были запряжены парой косматых яков, которых вёл под уздцы человек в гражданской шинели. Лицо его до самых глаз было замотано шарфом, на руках были полотняные перчатки. Вслед за дрогами шествовал коронер в пурпурном балахоне и птичьей маске. Он нёс на плече длинный шест, оканчивающийся крюком с тремя зубцами. Деревянные колёса громко скрипели и грохотали по камням мостовой. Горожане молчаливо жались к стенам домов и провожали дроги долгими взглядами. Прошествовав в том же направлении, в каком накануне прошёл отряд могильщиков, печальная процессия скрылась из виду.
В этот день серебряных монет больше не подавали - только медные. А какая-то сердобольная женщина вместо денег протянула Наре кусочек пирога, начинённого шпинатом и мягким белым сыром. Девочка разломила его пополам и половину отдала Яну.
- Я даже вкуса не почувствовала, - сказала Нара, проглотив свою долю. - Только ещё голоднее сделалось.
Начинало смеркаться. Нара уже не чувствовала ни холода, ни голода, а одну лишь сонливость. Она сидела, прижавшись к Яну и укутавшись в его меховую куртку. Их дыхание превращалось в пар и оседало инеем на их волосах. В каком-то оцепенении Нара наблюдала, как один из прохожих вдруг пошатнулся и ухватился за фонарный столб.
Его начало рвать. Потом он в корчах повалился на мостовую. Никто не решился приблизиться к нему, чтобы помочь. Наконец он затих. Через некоторое время к безжизненному телу подошёл коронер, и, подцепив на крюк, утащил прочь.
Улица почти опустела. В окнах домов один за другим загорались огни. Потом в синих сумерках показалась одинокая фигура в чёрном сюртуке с медными пуговицами и смешной круглой шапочке с козырьком. Человек нёс на плече небольшую складную лесенку, а в руке он держал зажжённую лампу. Фонарщик, догадалась Нара. Девочка с интересом наблюдала, как он неспешно обходит улицу, от одного фонарного столба к другому, и вслед за ним в стылой мгле вытягивается цепочка живых огоньков. А ведь он совсем не обязан этого делать, думала Нара. Вот сейчас, во время карантина. Мог бы дома сидеть, как все остальные. А он зажигает фонари, как будто ничего не случилось. Наверное, это особенно важно сейчас - зажигать фонари. Потому что, если город погрузится во тьму, то сделается совсем грустно...
Старик, просивший милостыню на противоположной стороне улицы, поднялся на ноги и принялся собирать свой нехитрый скарб - потёртый коврик, на котором он сидел, да деревянный короб, в который он собирал подаяние. Потом он, ковыляя, подошёл к девочке и Яну.
- Первый раз здесь? - спросил он надтреснутым голосом. - Идите уже. Сегодня подавать больше не будут.
- Послушайте, добрый человек, - сказал Ян. Голос его звучал невнятно - от холода губы занемели, и кажется, даже язык к нёбу примёрз. - А скажите, где тут можно поесть?
Лемар - Номад
- Вэл. Слышь, Вэл.
- Чего?
- Знаешь, я давно хотел спросить...
- Ну?
Памва-Хлусик отряхнул колени от крошек и, приподнявшись с заднего сиденья, облокотился о кресло шофёра, в котором сидел Вэл Йорхос. Правая рука ромейца лежала на рулевом колесе, ладонь левой он прижимал к виску. Мотор был выключен, но печка работала, в салоне было жарко, и, видимо, от жары и духоты голова у него разболевалась всё сильней. Скривившись, он взглянул на своё отражение в ветровом стекле - бледная, осунувшаяся физиономия с многодневной щетиной. В машине было темно - лампа внутреннего освещения не работала, лишь перед креслом шофёра тускло мерцала панель управления, и в этом невнятном свечении физиономия казалась зеленоватой, как у ходячего мертвяка из местных легенд. Очуметь. Такого с ним ещё не приключалось. Двое суток ведь прошло, должно уже отпустить. Чёртово зелье...
- Слушай, Вэл, тут люди бают, - сказал Памва, прожевав кусок. - Люди бают, будто в Царьгороде, на самой главной площади, аккурат насупротив Цитадели, с неба цепь свисает. Один её конец касается мостовой, а другой в облаках теряется. И по этой цепи будто бы можно взобраться прямиком в Царство Божие. Говорят, уже многие пытались. И простолюдины, и императоры, даже Архипастыри некоторые. Но никому ещё не удавалось взойти к Господу Вышнему. Все как один вскарабкиваются где-то до середины, а потом срываются вниз и расшибаются в лепёшку. Слушай, это правда?
Ромеец проморгался. Потом, обернувшись, он пристально взглянул на рыжеволосого семгальца, который, улыбаясь, нависал у него над плечом, будто молодой любопытный гуль над новопреставившимся.
- Что ещё за бред? Нет там никаких цепей, - сказал ромеец хриплым голосом.
- А-а-а...я так и думал, - разочарованно протянул Памва-Хлусик и снова откинулся на заднее сиденье.
- Это всё, что ты хотел спросить? - поинтересовался Вэл Йорхос.
Семгалец помотал головой.
- Нет, не всё. Сколько надо заплатить дежурному, чтоб он пропустил меня через шлагбаум?
- Много, Памва. Таких денег у меня сейчас нет. Да и в любом случае, гражданских они не пропустят.
Денег и вправду оставалось в обрез. Накануне, унося ноги из Асменя, он рванул прямиком в Разлог, в местечко З'атемь, что под Вильском. Там в особняке за высоченной каменной стеной жил Мирко Шелег. Друг не друг, но, во всяком случае, человек, которому можно доверять. В Затемь беглец прибыл перед рассветом. Мирко ещё дрых, но узнав о визитёре, тут же поднялся с постели. Хозяин особняка - полноватый, добродушный с виду мужчина средних лет с ржаными усами и глазами василькового цвета - вышел в гостиную, одетый в стёганый халат и домашние туфли. Вэл Йорхос с ходу швырнул на стол пачку ассигнаций и, немного путаясь, изложил ситуацию. Мирко Шелег выслушал его очень внимательно. Потом, подняв руку с отогнутыми указательным и средним пальцами, коротко произнёс:
- Два дня.
Понятно, что на эти два дня беглецу лучше залечь на дно. Мирко даже предложил перекантоваться у него в особняке - сюда точно никто не сунется с проверками. Вэл Йорхос задумался. Предложение было дельным. Уж кто-кто, а Мирко Шелег его не сдаст. На Мирко у него такие компроматы, что мама не горюй. Сдаст Йорхоса - пойдут по этапу оба. Да уж, компроматы вещь куда более надёжная, чем дружеские связи...
В Затеми он, однако, не остался. Поехал в Лемар, ухайдокав весь день на дорогу. Добирался окольными путями, объезжая посты жандармов. Остановился он лишь раз у придорожной лавочки, чтобы запастись провизией - хлебом, вяленой рыбой и сушёными фруктами. До Лемара он добрался уже в сумерках. Литу и мелкого он нашёл возле охранной зоны. Они стояли у заграждения - растерянные, посиневшие от холода и усталости. И не жрамши уже который день. Свои винтовки они припрятали в овраге за пару миль отсюда, а нашивки с крестами-восьмирогами благоразумно сняли. Теперь никто бы не заподозрил в них двух повстанцев. Обычные бродяжки, что нынче толпами таскаются по дорогам Империи... Всё, что он мог для них сделать, это отвести их к машине и дать им поесть, наконец. Потом Лита пошла к лагерю торговцев, купить брикетного чая. К ним уже выстроилась порядочная очередь за горячим чаем и провизией. Торговля шла бойко. Вот же изворотливый народец. Эти точно нигде не пропадут. Впрочем, семгальцы все такие. Изворотливость - это, можно сказать, их национальная черта. И скрытность. Никогда не знаешь, что у них на уме... Господь Вышний, что я вообще здесь делаю, вопрошал он себя. Ладно, два дня. Только два дня, и он свободен, как ветер. Мирко подготовит документы и билеты на проезд. И всё, прощай, Империя. Сначала на воздушном корабле до Нира, после на перекладных до С'иноры, городка на самой окраине Империи. А потом по рельсовой дороге - через ксайлахские степи - в Тхаа-Зун, одну из континентальных держав на юго-востоке. Тхаа-Зун он помнил смутно. Бывал он там лишь раз, в детстве. Отец, земля ему пухом, ездил туда по торговым делам. Всё, что запомнилось ему тогда, это квадратные, обмазанные белой глиной домики с плоскими крышами, заросли айвы и рассохшаяся земля с глубокими трещинами, из которых время от времени выползали здоровенные медведки длиною в пол-локтя. Тхаа-Зун. Надо было сразу рвать отсюда когти. Сразу после амнистии. О чём он только думал, ввязываясь в эту авантюру?..