— Пока нет — родители хотят дать ей время, может, так вернется.
— А если нет?
— Тогда посмотрим.
Эрленд замялся. Как бы это ему сказать?
— Я-то думал, она выйдет с вами на связь. Ну, скажет, что с ней все в порядке.
— Постойте-ка! Вы что, намекаете, что это все моя вина и она потому не хочет со мной говорить, что я сделал что-то не то? Черт побери, это прямо фильм ужасов какой-то! Вы себе представить не можете, какими глазами на меня смотрели коллеги по работе в понедельник! Все мои коллеги были на свадьбе, включая босса! Вы думаете, это я виноват? Какого хера, я хотел бы знать! Что за черт! Все думают, что это я.
— М-да, что и говорить, женщины, они такие, — сказал Эрленд, вставая. — Контроль качества при их изготовлении явно хромает.
Когда Эрленд вернулся в офис, его застал телефонный звонок. Эрленд сразу узнал голос, хотя не слышал его уже довольно давно, — такой же мощный, ясный и четкий, как прежде, несмотря на годы. Как же, Марион Брим, собственной персоной! Они с Эрлендом знакомы уже тридцать лет, и их общение порой протекает довольно бурно.
— Я снова в городе, — донеслось из трубки, — ты же знаешь, по выходным я на хуторе, а туда новости не доходят. Вот только сейчас принесли газету.
— Ты про Хольберга?
— Ты уже смотрел, у нас что-нибудь на него есть?
— Сигурд Оли обещал посмотреть базу в компьютере и о результатах покамест не докладывал. А ты о чем?
— Думаю, в компьютере на него может ничего и не быть. Старые дела, не исключено, что их выбросили на помойку. Вроде же есть закон, через сколько-то лет мы уничтожаем архивы. Или нет?
— На что это ты намекаешь?
— А на то, что наш друг Хольберг, как бы это повежливее сказать, образцовым гражданином не был.
— В каком смысле?
— Есть подозрения, что он насильник.
— Подозрения?
— Его обвинили в изнасиловании, но не осудили. В 1963 году. Так что ты поройся в архивах, пока их не выкинули.
— Кто подал жалобу?
— Женщина по имени Кольбрун. Она жила…
— В Кевлавике?
— Да, а откуда ты знаешь?
— Мы в столе у Хольберга нашли фотографию. Такое впечатление, что ее там прятали, специально. На снимке — могила девочки по имени Ауд, что за кладбище, пока не знаем. Я пообщался с одним из этих призраков из Комитета по статистике, и мы нашли Кольбрун — на свидетельстве о смерти девочки, она ее мать. Ее тоже нет в живых.
Молчание на другом конце провода.
— Марион? — сказал Эрленд.
— И какой вывод ты из этого делаешь?
Эрленд задумался.
— Ну, если Хольберг изнасиловал Кольбрун, то он вполне может быть отцом девочки — потому-то фотография и оказалась в его столе. Девочка умерла четырех лет от роду, в 1968 году.
— Хольберга не признали виновным, — донеслось из трубки. — Дело закрыли за недостатком улик.
— Думаешь, она это все придумала?
— В те времена? Очень сомневаюсь, но доказать-то ничего нельзя. Женщинам ведь ой как непросто добиваться справедливости в таких случаях. Ты, Эрленд, представить себе не можешь, через что ей нужно было пройти сорок лет назад. Даже сегодня женщине нужна недюжинная смелость, чтобы заявить о подобном, а тогда это было куда сложнее. Невероятно, чтобы Кольбрун подала свою жалобу просто так, смеха ради. Может, фотография — это доказательство его отцовства. Но зачем Хольбергу держать ее у себя в столе? Изнасиловали Кольбрун в 1963 году, а ты говоришь, дочка родилась в 1964-м. А через четыре года она умерла. Кольбрун ее хоронит. Так, так. Хольберг явно как-то связан с этой фотографией. Может, он сам ее сделал. Только зачем? Может, все это чушь, ложный след.
— Я уверен, что на похороны он не пришел, но потом мог явиться на кладбище и сделать фотографию. Ты что-то в этом роде предполагаешь?
— Есть и другой вариант.
— Ну?
— Может быть, фотографию сделала Кольбрун и послала ее Хольбергу.
Эрленд задумался.
— Но зачем? Если он ее изнасиловал, то зачем посылать ему фотографию могилы?
— Хороший вопрос. А что сказано в свидетельстве о смерти, отчего Ауд умерла? Несчастный случай?
— Она умерла от опухоли мозга. Думаешь, это может иметь отношение к делу?
— Аутопсию делали?
— Еще бы. Свидетельство подписано, мы знаем, где живет этот врач.
— А что мать?
— Внезапно скончалась у себя дома.
— Самоубийство?
— Именно.
На том конце трубки замолчали.
— Ты давно ко мне не заходил.
В голосе обида.
— Занят, — ответил Эрленд. — Чертовски занят.
8
Дождь лил как из ведра, и наутро дорога на Кевлавик больше походила на реку — в колеях от грузовиков скопилась вода, легковые машины старались их объезжать. Прямо тропический ураган, думал Эрленд, дорогу едва видно, ветровое стекло все в брызгах, в воздухе висит туман. Юго-восточный ветер, что поделаешь. «Дворники» работают на самой высокой скорости, и все равно ничего не видно. Эрленд сжал руль так, что побелели костяшки пальцев. Черт, даже габаритных огней впереди идущей машины толком не разглядеть.