— Заткнись, слыхали мы такого говна, — сказал Эрленд.
Сигурд Оли молчал. Так они и смотрели друг другу в глаза.
— Мечтаю, о чем хочу, — сказал Эллиди. — Командовать мне тут вздумал, о чем мне мечтать, о чем нет.
— Они никуда не уходят, — сказал Эрленд.
— По-моему, ты сраный пидор, — повторил Эллиди, не сводя глаз с Сигурда Оли. Тот и бровью не повел.
Некоторое время прошло в молчании. Потом Эрленд встал, снова подошел к охранникам и спросил, позволяют ли правила тюрьмы оставить их с заключенным наедине. Охранники ответили, что это невозможно — у них приказ, этот заключенный должен быть все время под конвоем. Эрленд настаивал, и охранники согласились дать ему поговорить по радио с начальником тюрьмы. Эрленд изложил тому ситуацию — он и Сигурд Оли приехали в «Малую Лаву» из самого Рейкьявика, заключенный, кажется, выражает желание сотрудничать со следствием, если выполнить некоторые условия, и раз так, то какая разница, с какой стороны двери стоит конвой. Начальник тюрьмы попросил передать рацию конвоирам и сказал, что под свою ответственность разрешает оставить заключенного наедине с детективами. Конвоиры вышли за дверь, а Эрленд вернулся к столу.
— Ну что, поговорим теперь? — спросил он.
— Я и не знал, что Хольберга убили, — сказал Эллиди. — Эти фашисты посадили меня в карцер, а я ничего и не делал. Так, ни за что. А как его убили?
Все это — не сводя глаз с Сигурда Оли.
— Это тебя не касается, — сказал Эрленд.
— Мой папаша говорил, мол, я самый любопытный кусок говна на свете. Все время говорил — это не твое дело, это тебя не касается! Понимаешь! Значит, убили его. А как? Ножом?
— Это тебя не касается.
— Не касается, значит! — повторил Эллиди и посмотрел на Эрленда. — Ну и уебывай тогда отсюда, дружок!
Какого черта! Кроме полиции Рейкьявика, никто не знает подробностей дела. С какой стати рассказывать все этому типу? Вот подонок, какого черта я должен снова ему уступать?!
— Его ударили по голове, проломили череп. Умер мгновенно.
— Чем проломили-то? Молотком?
— Пепельницей.
Тут Эллиди медленно перевел взгляд обратно с Эрленда на Сигурда Оли.
— Это, наверно, пидор какой-то был. Пепельница, обосраться со смеху!
Эрленд заметил, как на лбу у Сигурда Оли выступили капли пота.
— Мы, собственно, и хотим понять, что это был за пидор, — сказал он. — Ты с Хольбергом был на связи?
— Ему было больно?
— Нет.
— Вот сука.
— Гретара помнишь? — спросил Эрленд. — Ты, он и Хольберг бывали в Кевлавике.
— Гретар?
— Помнишь его?
— Чего вы меня про него спрашиваете? — заинтересовался Эллиди. — Чего такое с Гретаром?
— Гретар пропал без вести много лет назад, — ответил Эрленд. — Тебе что-нибудь известно об этом?
— А что мне должно быть известно? С чего это вы взяли?
— Что вы втроем — ты, Гретар и Хольберг — делали в Кевлавике…
— Гретар был псих, — перебил Эллиди Эрленда.
— Что вы делали в Кевлавике, когда…
— …он выебал эту блядь? — снова перебил его Эллиди.
— Что ты сказал? — спросил Эрленд.
— Вы за этим сюда приехали? За этой блядью из Кевлавика?
— Значит, ты помнишь это дело?
— А я тут при чем?
— Я ничего не хочу…
— Хольберг обожал про это рассказывать. Хвастался! И главное, все ему с рук сошло. А он ее два раза выеб. Вот как, а вы небось и не знали.
Все это ровным тоном, без выражения. Глаза смотрят то на Эрленда, то на Сигурда Оли.
— Ты про изнасилование в Кевлавике?
— Какого цвета на тебе трусики сегодня, милашка?
Это Сигурду Оли.
Эрленд глянул на напарника, тот, не моргая, глядел на Эллиди.
— Захлопни свой поганый рот, — сказал Эрленд.
— Это он ей. Хольберг. Бляди этой. Спросил, какого цвета на ней трусики. Он был жуткий псих, Хольберг, еще покруче меня, — захихикал Эллиди. — А в тюрягу почему-то упрятали не его!
— Кого он спрашивал про трусики?
— Я ж говорю, эту бабу из Кевлавика.
— И он тебе все рассказал?
— Все-все, все точь-в-точь как было, — сказал Эллиди. — Как он ее брал, как куда что запихивал, и так далее. Всегда про это говорил, рта не закрывал. Ну да хрен с ним, а чего вы про Кевлавик-то? Чего вам до Кевлавика, при чем он тут? И почему про Гретара? Не пойму.
— Это у нас, у легавых, такая дурацкая работа, — бросил Эрленд.
— Ну а мне-то с этого что?
— А тебе с этого все, что хочешь. Мы тут сидим с тобой одни, конвоиры ушли, наручники с тебя сняли, и ты можешь заливать нам уши разным говном в свое удовольствие. Радости полные штаны. Но, приятель, должен тебя огорчить — ничего другого в меню не значится. Или отвечай на наши вопросы, или мы уходим.